Вы находитесь на сайте Культуролог
Присылайте свои отзывы, комментарии, статьи: kulturolog@narod.ru

Назад, в раздел ИСПОВЕДАНИЕ

На Главную станицу
 
 
 

Константин Фрумкин
 

Хочется подчеркнуть, что у г-на  Фрумкнина речь идет о ложных традициях.
В последнее время понятие традиции приобрело положительное звучание и
тут же возникли желающие этим воспользоваться. Традиции конструируют-
ся в кратчайшие сроки. При этом остается вне поля внимания тот фундамен-
тальный закон, что традиция не может быть создана искусственно. Традиция
органична, она вырастает из истории, а не проектируетсяв нее в соответствии
с сегодняшней коньюктурой. Поэтому самопровозглашенные традиционалисты
защищают дело никак не  традиции, а с маскирующейся под традицию идеологии.
Анализ этой идеологии и предприят г-ном Фрумкиным.

Сфера общественной, религиозной и философской мысли в современной России производит впечатление бесплодной пустыни, которую не может оживить даже начавшийся в стране экономический подъем. Имеются и умные люди, и полиграфические возможности. Но у людей нет интереса к вопросам абстрактным и непрактичным. Идейную сферу сегодняшней России отличает крайняя раздробленность интеллектуальных сил, почти полное отсутствие целостных публичных дискуссий и также почти полное отсутствие неофициальных интеллектуальных организаций или клубов. Что же касается официальных организаций, то их состояние производит тягостное впечатление даже на их же сотрудников. Политические партии совершенно не интересуются собственной идеологией, а заняты более практичными вещами. Учреждения академической философии или культурологии также работают в скучном казенно-планомерном режиме “поиск финансирования – отчет об использовании финансирования”.

Однако на этом, не то чтобы неблагополучном, но каком-то скучном фоне имеются яркие пятна. На мой взгляд, самое яркое из пятен такого рода – это идейное направление, которое стоит назвать традиционалистским, - поскольку понятия “Традиция” и “Традиционализм” являются объединяющими для всех участников этого движения.

Традиционалистское движение крайне эксцентрично, циркулирующие в нем идеи иногда производят впечатление какого-то совершенно запредельного отклонения от здравого смысла, но его участники импонируют глобальностью мышления, а еще больше тем, с какой остротой, и чуть ли не личной болью они переживают вопросы духовные и не повседневные. Кроме того, традиционалистам часто свойственен самый непримиримый нонконформизм, который вызывает уважение независимо от согласия с его содержанием.

По определению самих традиционалистов, традиционалистская мысль представляет собой беспощадную критику современного мира, но, в отличие от подавляющего большинства критиков современной цивилизации традиционалисты основываются на ценностях не “гуманистических” и “прогрессивных”, но на ценностях некой “Интегральной традиции”. Под последней понимаются некие сакральные, эзотерические знания принципов всех вещей, частным проявлением которых являлись все основные религии и мистические учения прошлого. Таким образом, в сфере религиозной традиционалисты проповедуют исходное единство всех религий, и соответственно, критикуют западное общество за отпадение от этой исходной религиозности.

Авторов этого направления, безусловно, можно назвать новыми славянофилами, поскольку они совпадают со славянофилами 19 века в важнейших пунктах: противостояние западной цивилизации и противопоставление ей русской (иногда евразийской) самобытности, которая, в отличие от Запада, тесно связана с древними религиозно-мистическими традициями. Этих авторов также можно назвать современными русскими фашистами: авторы рассматриваемого нами круга, как правило, с симпатией относятся к итальянскому и немецкому фашизму ХХ века (особенно в части эстетической и мистической), они с безусловной симпатией читают близких к фашизму философов (Эволу, Юнгера, Паунда), они с трепетом относятся к свастике, противопоставляя ее шестиконечной, а иногда и пятиконечной звезде, они, наконец, готовы все простить фашизму за его противостояние англосаксонской цивилизации. Многие из этих авторов сами бы не стали отказываться от титула фашистов, оговорив только, что имеют в виду изначальный, идейный и мистический фашизм, а не те искажения, которые были внесены в него политической практикой. Наконец, этих авторов можно было бы назвать гедонистами – в честь французского традиционалиста первой половины ХХ века Арене Генона. Уважение к Генону объединяет всех авторов интересующего нас направления, и как выразился один из них, те кто не знают метафизики Генона, вообще не имеют право попусту трепать слово “Традиция”. Генон - знаковая фигура, отношение к которой может служить достаточно надежным критерием для отнесения авторов к традиционалистам. Вообще, если формальное единство русских социал-демократов определялось чтением Маркса и Плеханова, то формальное единство российских традиционалистов определяется чтением Рене Генона и Юлиуса Эволы.

Традиционалисты – вернее те из них, что стали известны автору данного очерка – представляют собой сравнительно узкое и довольно сплоченное литературное сообщество, сконцентрированное в основном в Москве. Участников этого сообщества можно назвать буквально поименно.

Прежде всего, это скандально-известный публицист Александр Гельевич Дугин, а также авторы возглавляемого Дугиным журнала “Элементы”. Среди последних следует, прежде всего, указать на Евгения Головина – его труды появлялись на страницах “Элементов” особенно часто. Впрочем, никаких социальных или политических идей Головин не высказывал, специализируясь в основном на истории алхимии, оккультизма, спиритизма и т.п.

Далее следует назвать имя Гейдара Джемаля, живущего в Москве исламского мыслителя, ставшего среди российских традиционалистов по настоящему культовой фигурой.

Следом за ним назовем довольно известного писателя Юрия Мамлеева, чья проза, возможно, сыграла определенную “воспитательную” роль в деле распространения в среде российской интеллигенции мистических и иррационалистических взглядов. Для будущих историков Юрий Мамлеев, видимо, будет выглядеть объединяющей фигурой традиционалистского сообщества: Мамлеев был одним из лидеров “Южинских мистерий”, кружка любителей эзотерики, собиравшегося в 60-х годах на квартире Мамлеева Южинском переулке. Участниками этого кружка были и Джемаль и Головин. Имена Дугина, Головина и Мамлеева вместе можно встретить под обложкой изданного в 1997 году “Московского эзотерического сборника”.

Еще один непременный член изучаемого нами сообщества – журнал “Иначе” и его авторы – Вадим Штепа, Сергей Корнев, Сергей Дунаев, Алексей Романовский. Это группу представляет собой молодое поколение российского традиционализма, о чем будет сказано ниже.

Российская традиционалистская мысль развивается не только в бумажных изданиях, но и в Интеренте, и среди сетевых проектов данного направления наше внимание привлек сайт “Традиция” и его модератор Константин Крылов.

Наконец, постоянной трибуной для всех вышеперечисленных авторов в прошлом был философский журнал “Волшебная гора”. Между 1996 и 1998 годом вышло 7 номеров журнала, а с 2000 года начат выпуск его более “тощего” преемника – “Философской газеты”, которая гордится тем, что является единственным в России философским изданием газетного формата. Может быть это и так, но только “философию” газета понимает совсем не так, как в Институте Философии РАН, с точки зрения редакции ФГ философия - это “обретение священного знания”. На момент написания данного очерка вышло 4 номера “ФГ”. Редакцию “Волшебной горы”- “Философской газеты” возглавляют Артур Медведев и Мария Мамыко.

Таков круг изданий и авторов, который будет рассмотрен в данном очерке.

В данном очерке мы будет стараться не делать оценок, а только как можно более адекватно передать основные идеи современных российских традиционалистов. Оценки не заставят себя ждать, ибо высказываемые традиционалистами идеи, кажется, специально построены так, чтобы вызвать горячую реакцию –одобрительную или отрицательную. В определенном смысле движение традиционалистов провокационно – в том смысле, что исходящие от него тексты специально давят на больные точки общества.

Традиционализм и метафизика

В текстах традиционалистов затрагиваются самые разнообразные темы, и для того чтобы пересказать всё, что там говорится, потребовалась бы весьма пухлая и фундаментальная монография. В нашем очерке мы остановимся только на, как нам кажется, важнейших из развиваемых традиционалистами концепций социального и социально-политического плана. Но для начала представляется необходимым хотя бы коротко остановиться также на религиозных и метафизических взглядах разбираемых авторов, поскольку в случае традиционалистов мы имеем дело с тем сравнительно редким случаем, когда философские взгляды действительно тесно связаны с политическими, и иногда их предопределяют. Выше мы заявили, что традиционалисты являются в России единственным целостным идеологическим движением, и поэтому следует хотя бы в общих чертах набросать контуры всей их идеологии, включая и фундамент.

В качестве основных источников по метафизике современного российского традиционализма следует указать на три книги: “Пути Абсолюта” Дугина, “Судьба Бытия” Мамлеева и “Ориентация-Север” Джемаля. Эти книги отличаются тем, что они целиком посвящены систематическому изложению метафизических взглядов их авторов, хотя вообще к тем или иным аспектам метафизики традиционалисты возвращаются едва ли не в большинстве своих сочинений.

Сразу стоит сказать, что современные славянофилы, в противовес своим предшественникам, отошли и от православия, и от христианства. В целом метафизические взгляды традиционалистов можно охарактеризовать как строгий монистический имманентизм, балансирующий где-то между теорией эманаций неоплатоников и ведантой в изложении Генона. Если грубо, в первом приближении попытаться выразить взгляды традиционалистов одной фразой, то надо сказать так: мир есть проявление Абсолюта, который, в конечном итоге тождественен человеческому Я. Книга Дугина “Пути Абсолюта”, по сути, представляет собой популярное изложение “Энеад” Плотина, но оснащенное индуистской терминологией и эзотерической символикой. Если у Плотина основой мира является “Единое”, то Дугин использует санскритский термин “Адвайта” - “недвойственное”. Но в остальном все как у Плотина – Адвайта эманирует, “нисходит”, ее эманации создают иерархическую лестницу реальностей, где-то внизу этой лестницы находится материальная реальность.

Много сил и слов традиционалисты тратят на то, чтобы объяснить, что лежащий в основе мира Абсолют превосходит всякие возможности человеческого познания, и поэтому, с определенной точки зрения, вообще не существует, являясь абсолютно Иным по отношению к реальности, – которую он, тем не менее, определяет. Джемаль называет основу мира “Нереальным Абсолютом”. Дугин указывает, что об Адвайте нельзя сказать ни то, что она существует, ни то, что она не существует. Мамлеев, в целом, отождествляет Абсолют с истинным человеческим Я (и поэтому называет свою теорию “религией Я”), но при этом указывает, что “по ту сторону абсолюта” есть некое Абсолютно Иное, Бездна, транс-тьма, “о которой даже нельзя сказать, что она существует”.

Философия и религия древней Индии, несомненно, служат важнейшими источниками метафизических взглядов российских традиционалистов. С социологической точки зрения традиционалисты являются преемниками того увлечения индийской культурой, которое охватило советскую интеллигенцию в 70-х – 80-х годах. И в этом - отличие традиционалистов от большинства современных “эзотерически” настроенных российских интеллектуалов: традиционалисты практически без всякого пиетета относятся к столь модному сегодня буддизму, часто они вообще его не замечают. Правда, традиционалисты весьма уважительно оценивают факт интереса Третьего Рейха к Тибету, но Тибет рассматривается ими в основном не в связи с ламаизмом, а как возможная родина арийского сакрального знания, даже как возможная родина эзотерического христианства.

Отсутствие у традиционалистов симпатии к буддийской традиции глубоко не случайно. Как известно, буддизм тесно связан с индуизмом, но расходится с ним в важнейшем вопросе – признании Абсолюта. Между тем, традиционалисты осознанно представляют авторитарный тип мышления, и им жизненно необходим Абсолют, который бы являлся источником Авторитета.

К взглядам традиционалистов на историю их абсолютистская метафизика имеет самое прямое отношение. Если мир – результат последовательного выведения из Абсолюта все менее божественных реальностей, то и человеческую историю можно видеть как изоморфную этой деградации, и, следовательно, можно смело противопоставлять низкой современности высокую древность. Вот как пишет об этом Александр Дугин в своей книге “Конспирология”: “С точки зрения традиционалистов, История является полностью сакральной, имеющей Нечеловеческий (божественный, ангелический) исток и Нечеловеческую финальную цель… Структура Сакральной истории подчинена закону Дерадации, Инволюции, поскольку сразу после благого в своей эссенции, в своей сути сотворения (проявления) мира, у этого мира есть только один путь развития – удаление от своего Истока, ведь в противном случае возвращение в лоно Творца означало бы прекращение существования мира как чего-то отдельного от Творца…Итак, мир развивается в сторону упадка, ухудшения, теряя все более и более свое сходство с Принципом. Когда Цикл Мира достигает своего минимума (т.е. максимума деградации) происходит мгновенная Реинтеграция, Возвращение отторженной реальности в лоно Первоистока.

Итак, мир деградирует, однако там, где общество не может ничего, там индивидуум – благодаря прозрению или инициации – может подняться до осознания божественных принципов, и, таким образом вывести свое сознание из-под закона деградации, а здесь уже закладываются основы для критики демократии и предпочтения ей авторитаризма и аристократизма. Общественное устройство, разумеется, должно держаться на диктатуре духовно избранных, инициатически причастных к Принципам Традциции. Как правило, принцип диктатуры избранных связывают с индийским кастовым разделением – еще П. Д. Успенский считал касты основой сакральной социальности. Реже избранных отождествляют с пассионариями Льва Гумилева. Но в любом случае, эти избранные, как сильные люди Раскольникова, выдвигают себя сами, в силу ощущения своей избранности. Как выразилась, пересказывая философию Джемаля, Мария Мамыко, “глубинное осознание собственной кастовой принадлежности является первым шагом на пути к осознанию “я” и дальнейшему осуществлению миссии”.

Что же касается присутствующей в индуизме теории мировых циклов, то она позволяет традиционалистам использовать эсхатологические ожидания, и, в том числе, столь щекочущую нервы надежду на будущую решающую битву добра и зла.

Наличие метафизического Абсолюта является прекрасной точкой отсчета для всех и всяческих иерархий, близость к Абсолюту позволяет легко различать элиту и профанов. Остается добавить, что всех современных традиционалистов отличает глубокое и часто мучительное чувство своей духовной избранности, выделяющей их из оболваненного телевидением большинства.

Александр Дугин: суша против моря

Если говорить об отдельных авторах традиционалистского направления, то начинать надо, конечно, с Александра Дугина. Его заслуги перед русской культурой огромны – с той оговоркой, что размер этих с заслуг мы измеряем “по модулю”, не давая им моральной или политической оценки. Дугин – политический и социально-философский писатель огромного таланта, трудолюбия и образованности. Нет ни каких сомнений, что в будущем, когда политический взгляды Дугина уйдут в музейно-антикварную сферу, его сочинения будут издаваться академическими собраниями, а его творчеству будут посвящать монографии и дипломные работы. Но пока Дугин представляет собой “инфант террабль” российской общественной мысли, и его имя воспринимается с той же смесью юмора и страха, с какой в начале 90-х годов в сфере практической политики воспринималось имя Владимира Жириновского. В некотором смысле в среде российской интеллигенции имя Дугина находится под запретом, его не зовут на “тусовки”, и не приглашают на телевидение и радио. В прессе иногда говорят о якобы существующих у него многочисленных сторонниках, но на поверхности общественной жизни их не слышно и не видно. Более того, – даже те неославянофилы, которые в значительной степени являются его единомышленниками (и о которых говорится в данном очерке) как правило, лично от Дугина стараются отмежеваться: даже для фашиствующих мыслителей взгляды Дугина выглядят слишком фантастическими, агрессивными и оригинальными – одним словом, слишком скандальными.

Но хотя Дугин выглядит на идеологическом небосклоне как одинокая звезда, и о нем не принято говорить, но его нельзя не замечать. Когда сегодня политологи говорят о взглядах “современных российских евразийцев”, то они, как правило, имеют в виду взгляды Дугина. Когда либералы противопоставляют свои внешнеполитические концепции взглядам неких “крайне правых экстремистов” то под последними, прежде всего, имеют в виду геополитические идеи Дугина. В некотором смысле Дугин единолично воплощает крайне правую оконечность российского идейно-политического спектра – хотя к практической политике он никакого отношения не имеет, оставаясь чисто литературным феноменом.

Разумеется, столь широкую известность Дугин не мог получить без самой активной пропагандистской работы. Здесь в биографии Дугина имеется белое пятно. По всей вероятности, какие-то политические силы, или, быть может, спецслужбы, долгое время рассматривали Дугина как важную пропагандистскую величину. Благодаря этому в 90-х года действовало издательство “Арктогея”- в сущности, личное издательство Дугина. Основным проектом этого издательства был журнал “Элементы”, редактором и ведущим автором которого был Дугин (всего вышло 9 номеров). Кроме “Элементов” “Арктогея” издавала книги Дугина, книги любимых Дугиным и переводимых им иностранных авторов (Генон, Эвола, Майнринк), а также альманахи-антологии “Милый Ангел” (вышло 3 номера) и “Конец света” (вышел 1 номер) - тоже в значительной степени состоящие из сочинений Дугина. Все издания “Арктогеи” отличались очень высоким полиграфическим качеством, и неплохими тиражами, так что некий источник внешнего финансирования просматривался в них невооруженным взглядом. Однако в конце 90-х годов тайные хозяева Дугина то ли утратили к нему интерес, то ли сами стали испытывать финансовые трудности, во всяком случае, сейчас “Арктогея” прекратила издательскую деятельность, оставшись только в Интернете. Но уже изданного оказалось вполне достаточно, чтобы Дугин стал широко известен.

Оговоримся: отмеченное нами одиночество Александра Дугина отнюдь не фатально. Пресса сообщает о двух эпизодах, когда Дугин выступал в тандеме с другими известными общественными деятелями. Несколько лет Дугин совместно с писателем Эдуардом Лимоновым возглавлял так называемую Национал-большевистскую партию. Лимонов – сам весьма скандальная личность, вся Россия обсуждала его гомосексуальные откровения, и он, конечно, испортить себе репутацию уже не мог ничем - более того, ради популярности даже всеми силами старался ее испортить. В условиях, когда либеральные идеи были в России, в общем-то, господствующими, партия Лимонова-Дугина объявляла, что она ориентируется одновременно на наследие фашизма и большевизма - то есть, открыто провозглашала себя “красно-коричневой.”. Можно понять, что партия осознанно держала курс на скандал, и быть может, не без умысла надевала на себя маску “красно-коричневой угрозы” - маску, которую либералы придумали совсем для других, менее скандальных и более серьезных политических сил. В этот период Лимонов в своей газете “Лимонка” называл Дугина самым выдающимся философом современности, а Дугин громил там же происходящую в России вестернизацию и пророчил, что рабочие разобьют “слепое око компьютера”. Теперь Дугин вышел из партии, и Лимонов объясняет это тем, что Дугин хотел оставаться в безответственной оппозиции ко всему на свете и заниматься пропагандой, в то время как партия стала двигаться в сторону реальной политической работы.

Второй эпизод связан с именем известного питерского рок-композитора Сергей Курехина. СМИ сообщали, что незадолго до своей скоропостижной смерти в 1996 году, Курехин стал сотрудничать с Дугиным, стал, чуть ли не его сторонником. В чем состояло это сотрудничество, неизвестно, но, сам Дугин писал, что “мы вместе организовывали вечера, публичные выступления, концерты, передачи, творческие и политические акции.” Вероятно именно с этим эпизодом связано появление фильма Курехина “Два капитана - 2”. В фильме этом явно прослеживаются параллели с текстами Дугина - он геополитический по теме, и в нем говорится о столь чаемом евразийцами союзе России с Германии. Но, разумеется, ни на какую серьезную политическую мысль фильм не претендует - картина Курехина представляет собой не более чем “стеб”, абсурдистскую пародию на геополитику, и можно смело предположить, что Курехин рассматривал Дугина как источник замечательного, искрометного, плодотворного бреда - в котором только и осталось спасение искусства от повседневности. В посвященном Курехину номере “Элементов” опубликовано его посмертное интервью, из которого можно понять, что музыкант и геополитический писатель нашли точки соприкосновения: во-первых - в оппозиции к “смесительному” постмодернизму, и во-вторых - в симпатии к культуре. Третьего Рейха. Курехин с большим пафосом говорит о создаваемом в Германии 30-х годов синтезе искусства, политики, науки и магии и досадливо сетует, что ассоциации с концлагерями и ужасами войны не дает большинству беспристрастно проанализировать немецкую культуру того периода, и признать ее столпов – таких, как Вирт или Юнгер – величайшими мыслителями ХХ века. В конце концов, Курехин ставит равенство между понятиями “фашист” и “романтик”, и утверждает, что тот, кто не хочет быть хотя бы в какой-то степени фашистом, должен отказаться и от романтизма. В написанном Дугиным некрологе Курехину говорится, что тот был органичным национал-большевиком и прирожденным консервативным революционером.

Последний проект Дугина – некое объединение “Евразия”, куда вошли представители духовенства – православного, мусульманского и иудаистского, а также израильтяне из объединения “Арцейну”. Любопытно, что сообщившую о создании этой новой организации газету “НГ-религии” более всего обеспокоило именно это последнее обстоятельство. По мнению автора статьи, авантюрист Дугин вынуждает представителей московской патриархии сидеть за одним столом с израильскими радикалами, и таким образом, из-за Дугина церковь может поссориться с Арафатом и арабским миром, а у нее на арабских территориях много имущества. Но для Дугина главное было то, что все собранные им под знаменам “Евразии” твердо придерживаются своих традиций, и ни за что не променяют их на соблазны космополитического либерализма.

Но обстоятельства биографии и общественной деятельности, безусловно, вторичны, первичны же идеи и тексты. А главной идеей Александра Дугина является мысль о проходящей через всю историю вражде Суши и Моря – то есть борьбе сухопутных евразийских империй и империй, чье могущество вытекало из господства на море. Врагов евразийцев Дугин называет атлантистами, талассократами (“моревластцами” - в отличие от сухопутных евразийцев-“теллурократов”), а также мондеалистами. Типичные примеры таких противостояний – борьба СССР с США, Гитлера с Англией и США, Наполеона- с Англией, Рима – с Карфагеном. Как можно убедиться из этого списка, только во времена Рима сухопутной Империи удалось победить морскую, а в Новой и Новейшей истории морские державы фатально побеждали. Указание Данилевского на то, что Россия некогда не будет своей в европейском сообществе, Дугиным игнорируется, – для него кажется гораздо более важным тот факт, что Европа, как и Россия, континентальная, в одном из номеров “Элементов” Дугин выдвигает лозунг “Евразийская империя от Владивостока до Дублина!” Имевшие место в истории войны России с Германией и Францией представляются Дугину трагическими заблуждениями, спровоцированными атлантистами. О Второй мировой Войне Дугин говорит как о “великой евразийской катастрофе”: “После страшной братоубийственной войны двух геополитически, духовно и метафизически близких, родственных народов, двух анти-атлантически ориентированных режимов, России Сталина и Германии Гитлера победа СССР была на самом деле равнозначна стратегическому поражению…”

Но противостояние Евразии и морских держав – не просто борьба государств, это борьба разных метафизических принципов, за соблюдением которых в обоих лагерях следят тайные общества, могущественные конспиративные ордена, являющиеся главными движущими силами политических процессов. Есть тайный орден Евразийцев, его центр в ХХ-м веке находился в Москве, а в древности агентами Евразийской идеи, по Дугину, были практически все создатели великих континентальных империй, включая Карла Великого и Чингисхана. Их противники – Тайный Орден Атлантики, который, как сообщает Дугин, имеет древнейшую историю – он восходит еще к древнеегипетским инициатическим обществам, к секте почитателей бога Сета, символами которого были водные звери - крокодил и бегемот. Из книги Дугина “Конспирология”: “Орден Евразии, Орден Мужского начала, Солнца, Иерархии – это проекция Гора, Аполлона, Ормузда, Солнечного Христа-во-Славе, Спаса-вседержителя. Евразия как Земля Востока – это Земля Света, Земля Рая, Земля Империи, Земля надежды, Земля Полюса.

Орден Атлантики, Орден Женского начала, Луны, Оргиастического равенства – это проекция египетского Сета, Пифона, Ахримана, Христа Страдающего, Человеческого, погруженного в метафизическое отчаяние одинокой Гефсиманской молитвы. Атлантика, Атлантида как Земля Запада – это Земля Ночи, земля “колодцев изгнания” (как говорили исламские суфии). Центр Планетарного Скепсиса, Земля Великого метафизического Сплина.

Разумеется, в ХХ веке тайные ордена тесно связаны со спецслужбами и гнездятся где-то в их недрах. В одних своих трудах Дугин объявляет КГБ главным носителем евразийской идеи, но в других, неожиданно сменяет милость на гнев, и оставляет эту честь только за ГРУ, а КГБ обзывает атлантистским лобби. Одному дьяволу известно, чем объясняются эти перемены во взглядах “великого евразийца”. Вообще, по Дугину, России, этому естественному очагу мирового евразийства крайне не везет с евразийцами, к власти все чаще приходят антлантистские агенты. Благонадежных нет, – по разным поводам Дугин объявлял тайными атлантистами и большинство деятелей “ленинской гвардии”, и Берию, и Хрущева, и Андропова, и - безоговорочно – Горбачева с Яковлевым, и - разумеется - либералов постперестроченой России. Одно только евразийство Сталина пока еще остается вне всяких подозрений.

Сочинения Дугина развертывают перед нами грандиозную картину борьбы двух тайных обществ и двух идей, которая ведется без перерыва в течение всей человеческой истории. В дугинской “Конспирологии” это противостояние описывается в следующих словах: “Орден Евразии против Ордена Атлантики (Атлантиды). Вечный Рим против Вечного Карфагена. Оккультная пуническая война, невидимо продолжающаяся в течение тысячелетий. Планетарный заговор Суши против Моря, Земли против Воды, Авторитарности и Идеи против Демократии и Материи. Не станут ли бесконечные парадоксы, противоречия, недомолвки и миражи нашей истории понятнее, логичнее и разумнее, если смотреть на нее с позиции оккультного геополитического дуализма? Не получат ли в таком случае бесконечные жертвы, которыми человечество расплачивается в наш век за непонятные проекты политиков глубинные метафизическое оправдание?”

Поскольку истинное, мистическое Евразийство причастно Интегральной Традиции, то нас в сфере идеологии настоящие Евразийцы должны быть романтическими реакционерами, сторонниками Консервативной революции, ну а всевозможные формы левачества, экономический социализм и коммунизм в их теоретической чистоте. По Дугину – формы “атлантистской пропаганды”.

В 9-м (последнем из изданных) номере “Элементов” опубликована теоретически весьма значимая статья Дугина “Парадигма конца”, в которой он утверждает, что развиваемая им картина великого противостояния укладывается в самые разные философско-исторические концепции. Вот геополитика говорит о вражде Суши и Моря. А марксизм о вражде труда и капитала. А этнические теории, вроде теории Льва Гумилева – о борьбе народов, где для нас, прежде всего, важно противостояние славян-русских западно-европейцам - англосаксам. А религиозные теории придают особе значение противостоянию восточного и западного христианства. Итак, в истории в любом случае бьются два начала: по одну сторону баррикад - Капитал-Море-Запад-Англосаксы-Западное Христианство, по другую сторону – Труд-Суша-Восток-Славяне-Православие. В любом случае, западный “исторический субъект” к настоящему времени победил, о чем говорит и победоносное шествие глобализации, и победа капитализма в России. Редакционная статья в “Элементах” предлагает евразийцам признать свое поражение и спокойно ждать, когда атлантизм погибнет сам, в результате окончательной реализации своих исконно самоубийственных принципов.

Для завершения разговора об идеях Дугина, хотелось бы продемонстрировать читателю, как они воспринимаются большинством из читавших его российских интеллигентов. Ниже мы приводим взятые из Интернета оценки творчества Дугина, принадлежащие разным авторам (поскольку в Интернете имена авторов, как правило, скрыты за псевдонимами (“никами”), мы сочли не нужным указывать авторство отдельных высказываний.) Как можно убедиться, у очень многих Дугин вызывает одни и те же чувства: большой талант, впечатляющая начитанность и совершенная чудовищность взглядов, если воспринимать их серьезно:

Культовый в некоторых кругах "философ" А.Дугин, - образованный человек с немалыми способностями к различению всяких тонких материй, но, на мой взгляд, утерявший человеческий вектор.

К сожалению, сейчас либералы с Дугиным не спорят (это, видите ли, в их среде дурной тон), а если и спорят, то примерно выглядит это так: на Вас едет танк, а Вы кричите: стой, мерзавец, у тебя гусеница грязная! Что, он остановится, вылезет и будет мыть гусеницу? Нет - задавит и все.

Вопрос с Дугиным, и правда, серьезен. Понимаете, с моей точки зрения этот человек опасен, причем он гораздо опаснее просто националиста типа Баркашова, Макашова и т.п. Это незаурядный, умный и отчасти образованный человек, который подводит наукообразную базу, причем делает это умело. За этим стоит все то же - поделим на сорта (причем не просто поделим, а МЫ поделим), но на научной основе. Неправильно это... Я уж не говорю, что масса его последователей просто не в состоянии понять то, что он говорит, и Кастанеду не читало, это тоже надо учитывать - интерпретация будет примитивнее и соответственно, страшнее. Я ведь видел его антиподов (евреев, в основном) - то же самое, только наоборот. И тоже слова умные, терминология - а суть одна: Я (и те, кто меня поддерживает) лучше других. Присоединись - и ты тоже станешь лучше других, вот что опасно

Что я вам скажу, крут. Ох, крут и непрост, матер и талантлив! Если политику с нацвопросами оставить в стороне, то просто за жизнь иногда здорово гонит! С удовольствием читал. Однако просвечивает то Кастанеда, то Ницше, то еще чего, ну это естественно, все, что можно сказать, в основном уже сказано. Хотя - вольное отношение к фактам имеет место кое-где. Годится вполне в идеологи, даже более чем!

После я узнал, что он - сын генерала КГБ, который - генерал - выписывал ордер на обыск в собственной квартире, чтобы изъять из комнаты сына Бердяева и Нилуса. Теперь он - не генерал, сын - сделался философом-традиционалистом и пишет манифесты лимоновской партии национал-большевиков.

Прочитав Дугина, я убедился, что никакого диалога - с человеком ли, с обществом ли, отрицающими постулат "Живи сам и давай жить другим" - нет и не может быть. Скорее всего, я просто до мозга костей атлантист и талассократ и всякого, кто убежден, что "знает как надо" и потому имеет право вмешиваться в мою жизнь с той или иной навязчивой проповедью, буду встречать на границе владений с ружьем, заряженным картечью. Если, кто решился назначить себя бешеной собакой, дело его. Но он должен принять в расчет, что с бешеными собаками не дискутируют, им не предоставляют трибун и права слова, их сторонятся, а по возможности - отстреливают. Но рассмотреть рассуждения г-на Дугина небесполезно, ибо это безумие особенно заразно при том ветре, который завывает на просторах СНГ.

Дугин вольно или невольно почти во всём копирует развитие теории ленинизма и путь большевиков. Классовый подход заменён на евразийский. Если его единомышленники придут к власти, то заварят такую же кашу. Евреи-традиционалисты станут движущей силой евразийской революции. А большинство русских при таком развитии событий окажутся мондиалистами и либерал-атлантистами похлеще амеров

Это хранитель старообрядчества, мужской галстук со знаниями полиглота, человек (да человек ли?), неспособный не пользоваться всей грудой макулатуры, которую он имел несчастье прочесть.

Наконец, Дугин, или у кого он там ворует, сформулировал бинарную концепцию атлантизма-европеизма (вечной войны Хартленда с Римлендом), которая, тем не менее, является всего лишь обобщением ситуации третьей мировой (холодной) войны, противостояния США и СССР. Объективно теория Дугина носит реваншистский характер и стелет дорогу русскому Гитлеру. Учитывая, что Россия щас по всем параметрам Веймарская республика. А поскоку кроме ядерных бомб у нашей родины ничо не осталось, он по факту готовит самоубийство человечества, и пошел он тогда на...

Не знаю, как вас, господа, а меня от Дугина просто прет! Замечательный писатель. Этакий Хичкок для интеллигентной публики. Сами понимаете, что образованный человек вряд ли будет воспринимать всерьез похождения вампиров и покойников. Или как позавчера показывали про летучую мышь, которая прилетает и пьет кровь. Посмотрел раз-другой - и надоело. И уже не интересно. Ну вот, а у Дугина не покойники и привидения, а всякие инфернальные врата полуночи, атлантизмы, евраззмы, талесократии, непреложные инварианты отечественной истории теллуры и концептуальные геополитические альтернативы и прочие жуткие и интересные вещи. Юлиусы Севелы, Эфраимы Эволы. Геноны разные. Дугин, это, небось, вам не Хичкок! Дугин это, небось, для интеллигенции и вообще для всякой профессуры! Не будет же интеллигентный человек щекотать себе на ночь нервы книжонками про мертвецов и упырей. На интеллигентных упыри не действуют. Другое дело Дугин. Дугин - это просто клёво! Самый кайф!

Это не человек, а матёрый человечище! По брутальности мысли он подобен берлинской стене с восседающими на ней О. Шпенглером и Г.В.Ф. Гегелем вместе взятыми! По витиеватости речи наш автор соперничает с ницшевским Заратустрой. По эзотеричности изложения он подобен "тёмному" Гераклиту! Ибо воистину не в силах ум средний постигнуть писания его!

Взираю на толпы учеников, окружающего великого гуру. Взираю и на многословье сие, которое денно и нощно переводят пятьдесят толковников на все языки земные. Жду, когда же количество превратится в качество. Глубокомыслие его изложения пугает - страшно даже подумать, сколь убог и недостоин ум мой! Но ведь многие его писания невозможно читать: совершенная белиберда! Возможно, если бы он не пытался строить из себя непонятно кого, а писал ясно и кратко, то его идеи были бы более понятны.

Однако, каюсь: были, были интересные моменты в его писаниях. Кое-что довольно интересно, но именно "кое-что"...

Сразу скажу - я его очень не люблю. Но где-то уважаю. Так называемое евразийство. Вообще-то большое вонючее гадство, но ... И красиво пишет, талантливо, убедительно так! Есть кое-что в жилу. Если даже на старого Закана действует, то что говорить о молодежи. Там много всего наворочено. Аккуратней там, это заразительно.

Отец советского евразизма, российский Бзжезинский (не путать с Березовский!), большой традиционалист и консервативный революционер-теоретик - А. Дугин. Я сам неоднократно цитировал его работы на форуме, в чем не раскаиваюсь. Александр Гельевич действительно интересный философ, идеолог и геополитик, но... москаль. И этим, увы, все сказано.

Интересно почитать размышления данного ученого о сакральности, праязыке, генезисе рас, зеленом острове, гипербореях, влиянии алкоголя на мужскую (и женскую!, но обязательно православную!!) душу - не скрою, получаю огромное эстетическое наслаждение. Но когда великий евразиец начинает (пусть виртуально) кромсать земной шар, восхищаться сталинскими кровопусканиями, витиевато рассуждать "о прелести кнута" - меня начинает тошнить.

Уж больно несет от лаптей...

Еще более загадочно относить стряпню АГД к православному столу, пусть даже и скоромному... Скоромен ли стрихнин или цианистый калий? Потом, православные вроде бы человечьей крови не пьют, а Александру Гелиевичу только подавай - ведро одолеет и не поморщится...

Знаете, раньше, когда некоторые употребляли выражение "православный фашист", я очень возмущался. В последние дни этой вакханалии я понял, что оно все-таки имеет право на существование. С сожалением вынужден признать, что все до одного планы провокаторов осуществились. Скоро люди, вроде Дугина пойдут по улицам, под видом "народного ополчения" вешая людей со смуглым цветом кожи, с акцентом, с полумесяцем на шее...

Гейдар Джемаль: суфизм по-московски

Гейдар Джемаль – кумир большинства современных русских традиционалистов, в том числе и большинства тех, о ком говорится в этом очерке. Среди “классиков” традиционализма, на которых принято ссылаться, большинство составляют писатели иностранные и ныне покойные (Генон, Эвола, Юнгер), но Гейдар Джемаль представляет собой замечательное исключение – это живой, и к тому же русскоязычный классик. В частности, Дугин неоднократно называл Джемаля величайшим традиционалистским мыслителем современности – причем Джемаль отнюдь не платит Дугину взаимностью, и публично высказывается о его идеях довольно скептически.

Джемаль родился в 1947 году в Азербайджане. Пресса сообщает, что он происходит из знатного рода карабахских беков, а его отец был известный художник. В 60-х годах Джемаль учился в Институте восточных языков в Москве, но был оттуда исключен за “буржуазный национализм”. Затем он активно общался с московскими диссидентами и подпольными любителями эзотерики, был участником собраний на квартире Мамлеева в Южинском переулке. После перестройки Джемаль начал активно заниматься исламской политикой, его называют председателем некого Исламского комитета, а также членом других российских и международных исламских организаций. В 1995 году Джемаль даже баллотировался в Государственную Думу, впрочем, неудачно. Также как Дугин, Джемаль – очень образованный человек, и владеет несколькими иностранными языками, в том числе восточными. Исламский политик Джемаль является автором ряда статей и публичных выступлений, в которых громит западное общество - систему, переводящую человеческие качества в денежное количество; в традиционном обществе, человеческие качество считались отражением определенных идеалов, платоновских идей и в количество не переводились. Впрочем, все эти антизападные аргументы во многом являются пересказом книг Генона и других европейских традиционалистов. Целью своей политической деятельности Джемаль считает, во-первых, объединение всех сил мирового ислама, а во-вторых, – превращение России в исламофильскую и антизападную страну.

Кроме того, в сообществе российских традиционалистов Джемаль выполняет функцию “тяжелой артиллерии” - он разрабатывает наиболее запутанные, наиболее абстрактные и наиболее мистические вопросы. Конечно, в отношении того, кто стоит на плечах обширнейшей литературы прошлых времен говорить о “разработке” можно с известной долей условности, философия Джемаля (как и большинства традиционалистов) носит в значительной мере компилятивный характер. Но факт остается фактом: в российском генонизме на Джемаля возложена важная миссия по созданию теоретического фундамента.

Самым известным и крайне почитаемым среди традиционалистов сочинением Джемаля является небольшой трактат “Ориентация-Север”, известный еще со времен самиздата (опубликован в 6-м выпуске “Волшебной горы”). Другим важнейшим источником и информации о его взглядах является лекционный курс “Традиция и реальность”, прочитанный в МГУ и публикуемый по частям в “Волшебной горе” “Философской газете”.

Все тексты Джемаля поэтичны, велеречивы и многословны. При этом в них видна отнюдь не какая-то специфически мусульманская, а вполне обычная московско-петербургская интеллигентская начитанность. Джемалем исследуются очень многие возвышенные и отвлеченные вопросы – о месте человека в Бытие, о пределах человеческого восприятия, о символике мирового Древа, о соотношении древнегреческой и древнеиндийской философии, о борьбе созерцательного и пророческого начала внутри самой Традиции, и даже о традиционалистских мотивах в деятельности Ленина. Пересказать все философско-мистические теории Джемаля по недостатку места здесь невозможно, но поскольку наш очерк имеет явный социальный крен, то мы ограничимся рассмотрением только тех из его идей, которые имеют непосредственное влияние на социально-политические воззрения его почитателей.

Здесь, прежде всего, бросается в глаза, что Джемаль предлагает метафизические оправдания той жестокости и того насилия, которые всегда ассоциируются с фашизмом, которые готовы проявлять сторонники “консервативной революции”, и которая у них уже сейчас, до прихода к власти, проявляется в демонстративном отказе от любых стандартных форм гуманизма. А все дело в том, что известная нам социальная и прочая реальность, по мнению Джемаля –лишь средство, для неведомых человечеству, мистических, иррациональных, божественных целей. “Эта реальность, - пишет Джемаль, - на самом деле является подножием чего-то гораздо более великого, для чего она служит как бы только инструментом.” В соответствии, с точки зрения Традиции ничего не стоит вся имеющаяся у человека социальность – ее цели слишком убоги и плоски: “человек предназначен для существования не в такой социальной структуре как сегодня, а для существования в системе сложного духовного механизма, который осуществляет некую космическую, космологическую и супракосмическую функцию.”

Именно в этой точки и начинается отвержение гуманизма: человек – лишь винтик в неведомых ему оккультных механизмах, человеческая реальность ничтожна перед “супракосмическими функциями”, и требования соответствовать этим тайным сакральным предъявляются к человеку без всякого учета его личных, сиюминутных интересов. С поистине восточным хладнокровием Джемаль провозглашает, что “…человеческая манифестация - это инструмент проекта, контуры которого находятся за гранью видимой, активно осязаемой реальности. В этом смысле можно сказать, что Традиция, по большому счету – супрагуманистична, а в некоторых аспектах антигуманистична…Горизонты подлинной Традиции не оставляют места желанию жить в наиболее вульгарной и грубой форме, присущей третьему сословию, с точки зрения большой Традиции едва ли имеющему право называться человеческим.”

Мария Мамыко, посвятившая Джемалю статью с замечательным названием “Буревестник” (“Философская газета”, 2001 г., №2) подтверждает: “Потенциальная революция, видимая Гейдаром Джемалем в одном из своих аспектов представлена отвержением всего гуманистического в плане ущербности божественной природы в человеке, и противопоставления ей частных истин”. Джемаль, по мнению Мамыко, “Объявляя не интеллигентскую, светскую, а тотальную войну плебсу, толпой худых теней заслоняющих ему свет, он оставляет позади само их существование. Оно не осуждается, а не стоит внимание”.

Впрочем, конечно, война, которую Джемаль объявил “шудрам” призвана не уничтожить их, а только поставить на место. Джемаль разъясняет: современное человечество профанно; профанами называют тех, кто не посвящен в таинства мистерий. Но ведь всегда, даже в самые традиционные времена большинство простонародья в священные тайны посвящено не было, рабы, которые строили пирамиды фараонов, к древнеегипетским мистериям не допускались, – но профанами их не называли. Все дело в том, что эти рабы были частью механизма традиционного общества, они подчинялись тем, кто знал священные тайны – поэтому они все равно служили традиции. “Что касается третьей касты, третьего сословия, - пишет Джемаль, - то они не являются вполне людьми метафизически, но они являются вполне законными людьми, поскольку они – в системе Традиции.” То есть, когда простецы выходят из “системы”, они становятся не только метафизически неполноценными, но и, с точки зрения Традиции, не легитимными – и это, видимо, значит, что их можно использовать как хворост в пламени будущих консервативных революций.

Современное же общество, по Джемалю, профанно не по причине незнания сакральных тайн, а по причине того, что возомнило себя способным заменить мудрость священной Традиции своим ограниченным разумом. “Профанизм есть человеческих фактор, то есть состояние, когда человек черпает свои представления о мире из своих человеческих возможностей и опирается на авторитет тех компонентов, из которых он тварным образом сделан.”

Между прочим, рассказываемая Джемалем повесть о стоящих перед человеком космических задачах может служить обоснованием также и для дугинских геополитических упражнений. Во всяком случае, в своих лекциях Джемаль не забывает упомянуть, что сегодня вовсю идет “наступление западного деформированного профанического общества, агрессивное военное, пропагандистское, подрывное наступление западного общества на устои традиционных обществ, еще сохраняющихся за пределами западного мира.” Именно поэтому дискуссия традиционалистов с представителями господствующего профанного мировоззрения происходит “в контексте такой геополитической поляризации”.

Наконец, еще одно следствие из философии Джемаля –требование признания власти высших каст, куль вождей – философов и посвященных, имеющих право на руководство в силу своего духовного превосходства. “Лидером подлинной элиты может стать только духовный наследник “древнейшего патрициата”, обкраденного позднейшими аристократами, избранными из “Простых людей” - пишет Джемаль в статье “Ислам и правая”.

Все эти идеи Джемаля как бы специально придуманы для того, чтобы привлечь на голову их автора обвинения в вопиющей политической некорректности. Это, безусловно, так, но прежде чем ужасаться “фашизму” Джемаля, стоит обратить внимание на то, что такой “снобистский” фашизм совершенно не предназначен для политической пропаганды. Философия Джемаля хороша для того, чтобы некая тусовка или секта упивалась бы своей избранностью, но привлекать народные массы разговорами о том, что они – лишь рабочий материал в руках высших каст – дело довольно затруднительное. Впрочем, с другой стороны, разговоры о духовной избранности часто имеют то странное свойство, что все, кто их слушает, почему-то начинает считать духовно избранным именно себя.
 
 

Вадим Штепа: традиция в стиле рок.

Если разделение социальных мыслителей на левых и правых имеет какой-то смысл (в чем многие и довольно основательно, сомневаются.) то традиционалисты, несомненно, являются правыми, но и в их лагере можно различить деление на “правых” и “левых”. К “правым” традиционалистам относится Дугин и авторы “Арктогеи”, на противоположном полюсе, существует крайне левый традиционалист Вадим Штепа, и авторы возглавляемого им журнала “Иначе” (журнал в основном сетевой, но примерно раз в год выходит его бумажная версия; к 2001 году вышло уже 4 номера).

О Вадиме Штепе известно, что он живет в Петрозаводске, и называет себя “философом- парадоксалистом”; проповедуемый же им парадокс заключается в тезисе о практическом совпадении Традиции и авангарда. Все традиционалисты признают, что Традиция – это не просто древнее предание, но вечное, надчеловеческое знание о божественных принципах всех вещей. Но Штепа делает из этого тезиса весьма логичный вывод: если Традиция вечная и находится не столько в прошлом, сколько в “астральных планах”, то значит, знания о ней передается не столько из поколения в поколение, сколько в результате “вертикальной” интеллектуальной интуиции. Таким образом, “Традиционализм” должен быть очищен от любых элементов архаики и ностальгии по прошлому. Чтобы причаститься Традиции, нужно не копаться в обломках древности, а совершить индивидуальное творческое усилие – и тогда Традиция откроется тебе как прозрение. В каждую данную эпоху истинный Субъект Традиции выглядит как революционер и авангардист, хотя за его новаторством в отношении преходящих исторических реальностей, конечно, стоит причастность вечным, неэмпирическим Принципам, ориентация на Нереальный Абсолют.

Авангардистская трактовка Традиции приводит Штепу ко вполне осознанной оппозиции по отношению к большинству других традиционалистов. В 7- м выпуске “Волшебной горы” опубликована его статья “Прорыв на ту сторону. О субъекте Традиции”, где Штепа прямо критикует своих коллег с “правого фланга”: “Логика “критического “генонизма”, противопоставляющего современный мир традиционной древности тормозит перед явлением Субъекта, для которого Традиция – это не “наследие ушедших эпох, а “вечное настоящее”…Субъект Традиции, в отличие от традиционалиста не штудирует книги Элиаде на предмет мифологического бытия, но живет в нем и проецирует его вокруг себя.”

В итоге, Штепа объявляет архаически ориентированный традиционализм едва ли не провокацией; по Штепе, критические генонисты - это “специально созданная профаническая креатура “уровня прикрытия”.

В систематическом виде эта мысль проведена в книге Штепы “Иnверсия” (Специальное издание. Выпущено в качестве приложения к журналу “Иначе”. 1998.). Книга эта в основном посвящена анализу “контр-традиции”– то есть, имевшемся в течение всей человеческой истории профаническим попыткам пародировать истинную Традицию. В книге сформулированы вполне четкие критерии, позволяющие отличить Традицию от контр-традиции (“инверсии”). Во-первых - контр-традиция не способна принимать нереальность абсолюта, и поэтому постоянно абсолютизирует те или иные реальности. Кстати, обычная христианская вера в Бога тоже является разновидностью такой абсолютизации. Во-вторых, если Традиция всегда стремится не просто к синтезу всех видов космической двойственности, но – к дальнейшему “раскрытию” этого синтеза в понятии “адвайты”, радикализующей любой дуализм и понуждающей его к переходу в иное качество, то контр-традиция способна лишь “принимать за абсолют либо саму двойственность, либо – ее синтетической объединение, уравновешивание и усреднение. Из этого (признаемся, что не вполне внятного) критерия следует, отвержение экуменизма, который объявляется простым смешением религий и глобализацией протестантизма. В области религиозной метафизики различие между традицией и контр-традицией проходит по линии “имманентизм – трансцендентизм”: традиция утверждает, что Бог проявляется в мире, контр-традиция - что Бог творит мир. По Традиции в начале миров был золотой век, по контр-традиции - Хаос. Разумеется: символ традиции – свастика, символ инверсии – шестиконечная звезда. Существуют характерные инверсионные мифы: о доминировании женского начала, о вечном возвращении, об индивидуальном спасении (спасется не индивидуум, а Высшее отождествление), о мессии (в ожидании мессии проявляется женственное пассивное упование). Истинная традиционная религия должна восходить к солнечному гиперборейскому богу Кристу, проявлением которого в истории были и Христос и Аполлон. Наконец, самое главное: традиция – всегда революционна, контр-традиция непременно содержит момент реставрации. Этот тезис заставляет Штепу весьма жестко критиковать, и даже высмеивать своих коллег по традиционалистскому цеху: “Современные реставраторы традиции с какой-то чрезмерной легкостью принимают на веру далеко не безусловное утверждение о необходимости восстановления инициатического порядка реальности…Регулярные инициатические сообщества сегодня могут существовать только в рамках тех или иных вторичных, как правило, религиозных традиций…Контр-традиция, пародирующая традицию, в сущности, является ее частью, пределом ее циклической деградации …Попытка выдать за “Традицию” некий раз навсегда данный и ограниченный круг вопросов (ответы на которые ищутся, как правило, в прошлом) является ярким критерием именно контр-традиции. …Забавно, что эти “реставраторы”, высокомерно отрицающие современность как таковую, и жалующиеся, например, на массовое зомбирование современных людей – сами, подчас, производят впечатление зомби.”

Интересно, какие же революционные явления современности Штепа ценит как наиболее традиционные. Судя по его литературной и журналистской деятельности, самую высокую оценку Штепы находит российская рок-музыка – разумеется, в наиболее интеллектуальной ее части. В “Иначе” постоянно публикуются интервью с известными российскими рок-музыкантами. В статьях Штепы тексты из песен российских рок-групп цитируются также уважительно, как и философские тексты традиционалистов. В “Прорыве по ту сторону” Штепа пишет: Золотой и Серебренный века в русской культуре уже были, а “бронзовым веком” – традиционно соотносящимся с героическим, “прометеевским” началом русской культуры стал рок…Возможно, такое “вторжение” музыки в словоцентрическную” христианскую культуру –это следствие буддийских влияний, которые в той или иной мер испытали и исповедывали многие рок-музыканты. Но можно посмотреть на проблему и иначе, наполнив известное учение Штайнера о “трех эпохах” новым, парадоксальным содержанием. Если эпоху Бога-Отца соотнести с миром мысли, а эпоху Бога-Сына, естественно, со словом, то третья эпоха – Бога-святого духа - вполне органично будет соответствовать именно музыке.

Подводя итог, можно констатировать, что традиционализм Штепы – это, в некотором смысле, молодежный традиционализм, традиционализм для творческой молодежи, открытый всем ветрам молодежной культуры. И подспудный конфликт Штепы с книжными традициналистами типа Дугина – это во многом конфликт поколений внутри традиционалистского лагеря.

Сергей Корнев: постмодернизм на службе Традиции

Один из ведущих авторов “Иначе”, Сергей Корнев отличается от своих “коллег по цеху” высоким градусом философской академичности, и в частности, доскональным знанием французских философов ХХ века, теоретиков постструктурализма и постмодернизма. С точки зрения круга чтения Корнев – самый “современный” из традиционалистов. Если Штепа проповедует фактическое совпадение традиции с авангардом, то Корнев - традиции с постмодернизмом.

Теоретики постмодернизма используются Корневым прежде всего для критического анализа современного западного общества, и это логично и не случайно. “Французская левая” раскритиковала и “деконструировала” капитализм так, как и не снилось ни каким фашистам и оккультистам, поэтому даже в дугинских “Элементах” сочли возможным публиковать хотя и не традиционалистских, но зато резко антибуржуазных французских авторов, вроде Бодрийара. Корнев же решил не только использовать, но и продолжить эту критическую традицию. Его размышления получили оформление в книге с характерным названием “Постмодерн-фундаментализм” (опубликована в Интернете). По мнению Корнева, современная западная культура отнюдь не постмодернистская, а "постмодерн-консервативная", - постмодернистские приемы она использует для маскировки и запутывания противников, в глубине (в точке принятия решений) оставаясь строго модернистской. Истинный постмодернизм, доведенный до конца - это "лоскутное сознание", не содержащее последовательных концепций. Но сегодня масс-медиа насквозь идеологичны, то, что они предлагают массам, внешне выглядит как “лоскутное одеяло”, но на самом деле крой этого одеяла глубоко продуман, “симулякры” в нем не свободны, не хаотичны, а упорядочены и стоят на службе наступающего запада. Эти содержащиеся в СМИ тайные идеологические концепции нужно преодолеть, в том числе и с помощью постмодернистской деконструкции. Большинство традиционалистов крайне негативно относятся к культуре постмодерна, Корнев же считает, что борьба сегодня должна вестись не против постмодерна как такового, а против того, что прячется под его маской. Сегодня процесс разрушения старого социо-культурного багажа поздним капитализмом искусственно приостанавливается, потому что его доведение до конца будет означать "радикальную шизофрению", конец нынешнего порядка вещей. Поэтому капитализм проводит встречный процесс реставрации - стремится укрепить, где можно, старые институты и общности - нацию, семью, государство, церковь, общественное мнение и т.п. Естественно, что “возрождаются” они не сущностно, а лишь в виде навязчивой симуляции. Сломать этот процесс - значить расчистить место для рождения новой полноценной культуры.

В этом пункте Корнев, несмотря на всю свою “французскость” выступает как чистый почвенник, он верит, что если расчистить место от гниющего “полумодернистского” хаоса, то мы услышим, как заговорят некие “русские архетипы”. Корневым выдвинут замечательный лозунг: “Постмодерн - акушерка русской культуры”. По мнению Корнева, культура постмодерна - “это оружие Запада против Запада. Это меч, предназначенный для харакири. Харакири Запада должно превратиться в кесарево сечение, выпускающее на свет божий проглоченную Западом юную русскую культуру.”

Творческий потенциал западных обществ, по мнению Корнева, исчерпан, они паразитируют на будущем человечества, используя накопленный потенциал и власть. В сознании паразита на первом плане стоит желание морально оправдать эту паразитическую нишу, а еще лучше - вообще спутать картину мира, чтобы похоронить правду в хаосе. Отсюда - вся "сложность" и хаотичность современного западного сознания. Но есть смысловая субстанция ("исконно-русское", "подлинное"), которая не может влиться в нечто оформленное, потому что любая форма сегодня вестернизирована, а значит – включена в процесс разложения западной культуры. "Подлинное" может существовать только в трещинах форм и в отношениях между ними. Одно из таких удобных мест, куда субстанциально-подлинное может временно поместиться, - процедуры саморазрушения западной ментальности ("постмодерн"). Это саморазрушение может идти двояко:

1. "расчистка местности", прямой подрыв авторитета западного мышления в тех или иных областях

2. отрицание "иерархии культур" и утверждение принципиальной равнозначности наследия всех культур (как бы "ободрение неудачников" - "мы тоже не лыком шиты").
 

И остается надежда, что наличие "расчищенного места" может стимулировать выход "исконной" смысловой субстанции на поверхность и, в конце концов - кристаллизацию новых, "подлинно-русских" форм.

О каком творчестве, о какой такой русской культуре, которым мешает Запад, говорит Корнев – не совсем ясно, но также как Штепа, Корнев очень высоко оценивает роль рока и других форм экстремальной молодежной субкультуры. В некоторых видах рок- и техно музыки “взламывание западной ментальности гармонично сочетается с пробуждением исконного духа русской и других незападных культур”. Собственно, именно процесс “взламывания” и является для “постмодерн-фундаментализма” наиболее ценным качествам экстремальной музыки, как выражается Корнев “эта музыка по-настоящему "срывает башню", взламывает и сметает западную рациональность, - особенно, если речь идет о психоделических разновидностях электронной музыки.”

Свое противостояние Дугину и его кругу Корнев вполне сознает, и он даже посвятил этим различиям специальную статью-манифест “Большой раскол в евразийском движении”. По мнению Корнева, Дугин и подобные ему традиционалисты-геополитики в некотором смысле являются “западниками”, поскольку они некритически заимствуют идеи у европейских традиционалистов, в частности некритически заимствуют у них панъевропейские геополитические ориентации. Следствием этого является симпатии к нацизму, которые могли родиться только в старой и косной Европе: “Европейцы устали от сытой инертной "свободы", потому что им эту свободу уже нечем наполнить, нет нужной энергии, поэтому многие европейские традиционалисты и консервативные революционеры грезят фашизмом, тоталитаризмом, сатанизмом и т.п. Они надеются, что хорошая плетка и ежовые рукавицы вдохнут в дряхлое тело Европы новую жизнь, заставят его омолодиться… А России, наоборот, нужна свобода, максимум свободы для самобытного творчества…”

Европе нужна энергия, чтобы взорвать свои косные формы, а Россия должна найти новые формы, что бы влить в них свою энергию – в этом, по Корневу, в том числе и главное отличие “западного” евразийства “Элементов” от “восточного” евразийства “Иначе”. Одним словом, Корнев видит в России ту же энергию молодой и творческой нации, которую чувствовали, скажем, авангардисты 20-х годов. Никакого произошедшего после десятилетий бурной истории упадка пассионарности корневым не признается.

Книга Корнева называется “Постмодерн-фундаментализм”, и также как название этой книги, его мировоззрение представляет собой любопытный и парадоксальный синтез самого “кондового” славянофильства и самого “современного” постмодернистского уклона. В некотором смысле, личность и творчество Корнева соединяет сообщество традиционалистов с сообществом “обычных” российских интеллектуалов.

Константин Крылов: философия злопамятства

Константин Крылов ведет в Интернете сайт “Традиция”, на котором можно найти много интересных текстовых материалов, а также ссылки на практически все существующие русскоязычные традиционалистские сетевые ресурсы. Там же можно узнать, что сам Крылов родился в 1967 году, закончил МИФИ, а второе философское образование получил в МГУ.

Крылов человек образованный, в Интернете можно увидеть его статьи об Аристотеле и Декарте, однако его социально-политические тексты, в отличие от текстов Дугина или Корнева, совершенно свободны от заумных реминисценций, обильных цитат и сложной терминологии. Тем не менее, Крылов – автор очень высокого интеллекта и подчеркнуто сильной логики, и хотя согласиться с ним бывает трудно, но очень часто приходится отдавать дань красоте и логичности его мысли. Впрочем, все эти комплименты относятся скорее к отдельным деталям крыловских текстов. В целом мысль Крылова движется по накатанным рельсам русского национализма, и национализма довольно агрессивного. Правда, до обычного антисемитизма Крылов, не опускается (хотя и помнит и о еврейском населении Нью-Йорка, и о еврейском факторе мировых финансов), но его стилистическая близость к классике антисемитизма (вроде шульгинской “Что нам в них не нравится”) бросается в глаза. Крылова можно рассматривать как представителя, особого, постантисемитского этапа русской патриотической публицистики, когда антисемитские сочинения становятся источником идей, стиля и формы для обличения не только и не столько евреев, сколько прочих врагов отечества.

Пожалуй, программным политическим произведением Крылова является его статья, называющаяся, как и его сайт - “Традиция” (опубликована в 6-м выпуске “Волшебной горы”). Из этой статьи можно узнать, что Традиция – это не только сакральные и иррациональные принципы мироустройства, но еще и … память о том, что сделали России ее враги. Крылов пишет: “Русский такой - он зла не помнит. Не то чтобы даже прощает зло (прощение - действие сознательное), а вот именно что не помнит. И ежели гадить ему понемножечку, каждый раз помалу, то обобрать его можно полностью и целиком, - а потом-то можно будет уже и оттянуться и покуражиться, благо "уже не встанет". Ну а ежели встанет и опять как-нибудь выберется - тоже не страшно. Память-то коротенькая. Всё простит и забудет на радостях. Потому, соответственно, всё и можно. Традиционализм - это, скажем так, нечто противоположное такому вот "без памяти прощенью". Традиция - это Память, и - прежде всего - память о содеянном против нас зле.

Это, впрочем, тавтология. Память - это всегда память о зле, совершенном над нами, память о нашем поражении, о потерях и утратах. Иначе она не нужна и бессмысленна. Благо, которое есть, присутствует. Его не вспоминают, им обладают. Если его нет, оно было утрачено, и память - это память о том, что было утрачено и как оно было утрачено.”

Как можно понять даже из этого короткого отрывка, Крыловым движет убеждение, что русский народ очень сильно обижен инородцами, и произошло это в основном потому, что в силу своей глупости либо великодушия русские очень ограниченно применяют к инородцам насилие. В результате сегодня в России взяли верх “Нерусь и Нежить”.

Обратной стороной современного национализма, разумеется, должен быть антиглобализм (кстати, беспокоящие ВТО и МВФ демонстрации зарубежных антиглобалистов находят поддержку всех традиционалистских изданий). Антиглобализм – очень важная для Крылова тема, он даже берется выступать как футуролог и пугает читателя антиутопическими картинами глобализованного человечества. Согласно Крылову, после победы глобализма все население земли попадет под электронный контроль мирового правительства, которое, кроме прочего, будет распределять между странами планеты квоты на территорию и население. Россия в систему глобального общества не впишется, и из государства она превратится в варварскую зону, инвестиции в которую будут не рекомендованы. Что же касается идеологии будущего, то по Крылову, глобалисты будут читать источником культуры не духовную сферу, как традиционалисты, и даже не сферу производства, как марксисты, а сферу услуг и досуга. С точки зрения будущих западных мыслителей именно развитие этих сфер обеспечило расцвет культуры в древней Элладе.

Антиглобализм должен предполагать отрицание социального прогресса, и тут Крылов мало отклоняется от общей для традиционалистов веры в историю как деградацию. Акцент, который делает Крылов, рассуждая о прогрессе, связан именно с вопросом о рациональности и автономии разума. По Крылову Традиционализм хотя и признает нечто высшее и недоступное пониманию, все-таки опирается на человеческий разум. А так называемый рационализм прогрессистов, хотя и признает права разума на словах, на деле капитулирует перед анонимными силами рынка и стихийного развития. В “Традиции” читаем: “Традиционализм, как известно, противостоит идее "прогресса". Это-то известно, но мало кто осведомлен, почему это так. Дело в том, что новоевропейская идея "прогресса" содержит в себе одну малозаметную, но очень важную предпосылку. Под фанеру о "наступающем царстве разума" прогрессисты устраивают совсем даже иное дело, далеко не столь привлекательное. Новоевропейский прогресс - это не прогресс сознания, как можно было бы подумать. Это бессознательный прогресс. И более: его бессознательность и есть важнейшее его условие… Разум велик, но слаб, он не может поднять даже собственную грузную тушу, где уж там повлиять на своего "носителя". Разум бегает на четвереньках, - и, главное, перед кем? Перед анонимными силами, перед каким-нибудь "рынком", "общественным мнением", перед черт-те какими "явищами и подиями", а, в общем-то - перед многорылым хитрым духом… Традиция утверждает, что хитрый дух действительно есть, и, более того, имеет имя, даже много имён. Называют его по-разному. Я буду называть его Врагом. Традиционализм исходит из того, что Враг существует. Можно сомневаться в чем угодно, даже в бытии Божьем, тем паче в собственном существовании, но не в существовании Врага… Традиционализм определяет Врага как субъекта единственного "естественного" процесса, происходящего во Вселенной - а именно регресса, разложения, одной из утонченных форм которого является описанный выше бессознательный "прогресс". Традиционализм исходит из того, что ничто хорошее "прогрессировать" не может. "Прогрессирует" только зло.”

Таким образом, злопамятный Традиционализм Крылова должен защитить Россию не только от происков инородцев, но и от демона прогресса.

Русские, россияне, китежане

Рассмотрев взгляды основных авторов традиционалистского направления, хотелось бы коротко остановиться еще и на некоторых отдельных проблемах, фигурирующих в их текстах. Огромное методологическое влияние на традиционалистов оказала пассионарная теория этногенеза Льва Гумилева. Значение ее для традиционалистских штудий разнообразно. Сама тема гумилевской теории – законы рождения и гибели этносов – полностью соответствует предмету озабоченности традиционалистов, которые, в общем-то, заняты в основном судьбой России и русского народа. Кроме того – пассионарность дает ее носителю некие моральные преимущества, не связанные ни с формальной юридической правотой, ни с экономической эффективностью, а традиционалисты постоянно размышляют об избранности и авторитете, имеющие именно такой, не зависящий от социальных обстоятельств источник. Поэтому нет ничего удивительного, что традиционалистские авторы активно применяют теорию этногенеза для описания коллизий современного общества.

В связи с этим хотелось бы предложить вниманию читателя две очень любопытных группы текстов. Первый блок – статья Константина Крылова “Россияне и русские” (“Философская газета”, 2001 г., №1-2). Ко второй группе относятся два текста из 4-го выпуска “Иначе”: статья Алексея Романовского “Империя как детская болезнь цивилизация”, и статья “Китежане”, подписанная “Трансэтническая лаборатория” (по имеющимся сведениям, под этим псевдонимом скрываются, опять же, Вадим Штепа и Сергей Корнев). Оба текстовых блока посвящены одному и тому же: анализу ситуации в постперестроечной России средствами гумилевской теории этногенеза. И анализ проведен ими практически одинаково – но только с зеркально противоположными результатами.

Итак: Константин Крылов утверждает, что демократы, которые провели перестройку – это представители совершенно нового народа. По мнению Крылова, “на одной и той же территории уже довольно давно живут две разные нации, ошибочно принимаемые за одну. Разница между “Русскими-1” и “Русскими-2” похожа на разницу между сербами и хорватами: представители этих двух народов имеют одинаковые антропологические признаки и пользуются одним и тем же языком. Но, в отличие от сербов и хорватов, сами представители этих двух русских народов не осознают, что они составляют две разные нации. Однако они довольно сильно различаются по моделям поведения, этическим системам, отношению к другим народам, и даже (в последнее время) по самоназванию: они предпочитают называть себя русскими, другие – россиянами…Специфика положения россиян состоит в том, что это молодой и достаточно агрессивный этнос, вынужденный жить на уже заселенной территории. Интересно отметить, что само слово “россиянин” чем-то похоже на слово “американец”: чувствуется, что так себя называть может не коренное население России, а некие “поселенцы”. Свойственное “демократам” отношение к русскому народу с этих позиций легко объяснимо: это обыкновенная ксенофобия, свойственная молодым, самоутверждающимся нациям. Точно также объяснимо плохо скрываемое (а часто и демонстративное) отвращение “демократов” к России и ее истории: это не их история. По сути дела, “демократы” пытаются освоить для себя и своих потомков территорию, населенную аборигенами…Россиян можно сравнит с конквистадорами, уничтожившими инков и ацтеков. Интересно, что кучка испанских завоевателей смогла одержать победу и в дальнейшем произвести успешный геноцид именно потому, что местное население относилось к ним с пиететом, вызванным достаточно случайными причинами. Это преимущество имеется и у россиян, поскольку значительная часть русских принимает их за “своих”, и даже за “лучших”, чем они сами…Россияне (в особенности “демократы”) вообще считают русских не вполне полноценными людьми, а русское общество обычно воспринимают как крайне отсталое.

Сразу стоит оговорится, что такое “этническое” отношение Крылова к демократам не имеет ничего общего к антисемитизму. Отношение Крылова к еврейскому вопросу в данной статье выглядит как совершенно умопомрачительный образец интеллектуальной эквилибристики: “Россияне в течение очень долгого времени последовательно вытесняли русских и в этом вполне преуспели. Кстати говоря, выраженное присутствие в кругах российской научной и культурной элиты “третьих наций”, например, евреев, является скорее следствием вытесняющей политики россиян. К тому же представители третьих наций в известной мере компенсируют присущую россиянам недостаточность в области высокого интеллекта.” То есть, демократическое движение – вовсе не еврейское детище, но поскольку русские патриоты в среднем умнее русских демократов, то демократы были вынуждены компенсировать свое слабоумие, пополняя свои ряды умными евреями. Полагаю, что многие из евреев не устоят перед соблазном согласиться с этой мыслью.

Ну а в целом, идеи Крылова заставляют вспомнить американские триллеры: там часто в теле человека вызревают страшные чудовища, которые выгрызают человека изнутри; точно также в теле русского народы созрел зловредный этнос “россиян”.

Авторы “Иначе” говорят о том же самом, – но только, по их мнению, в теле народа вызревают не чудовища, а наоборот –добры молодцы, новым народом надо объявить не демократов, а прогрессивную традиционалистскую молодежь.

Алексей Романовский подводит теоретическую базу под такой спасительный этногенез. К настоящему времени русский народ слобопассионарен, и для того, чтобы толкнуть часы этнический истории, нужна “экстракция” всех оставшихся пассионариев из народного тела, и объединение их в новое, динамичное сообщество. По мысли Романовского “центрифугой, осуществляющей это разделение, может стать абстрактная концепция, принимаемая первыми, и отвергаемая вторыми. Назовем такую концепцию “пассионарной декларацией”, ее выдвижение – “пассионарным призывом”, а этнос, ими сформированный – призванным этносом, в отличие от этноса инерционного, порожденного биологическим толчком… Структуры инерционного этноса пирамидальна, его экспансия – это последовательное подчинение новых элементов пирамиды уже имеющимся. Призванный этнос имеет сетевую структуру, его экспансия - это включение новых элементов в общую традицию…Глобальна интеграция мирового хозяйства и мировой информационной инфраструктуры работает против эффективности пассионарного толчка и в пользу эффективности пассионарного призыва.”

“Трансэтническая лаборатория” идет дальше этих общетеоретических соображений, она утверждает, что сегодня мы уже являемся свидетелями формирования нового этноса – “китежан”. Рождение его стало возможным из-за происходящей опять же на наших глазах постепенной этнической гибели русского народа: “Великорусский этнос неудержимо разваливается на региональные субэтносы, и недавнее утверждение сети федеральных округов только констатировало реальность этого процесса…Россия ушла на дно, как подводная лодка. Погибла великая этническая форма, которая много столетий определяла лицо российской цивилизации. Но дух, наполнявший эту форму никуда не делся. Он нуждается в новом оформлении, в новом этносе, который даст новую жизнь российской цивилизации. Мы говорим о “китежанах” – не о конфессии или партии, а именно о новом народе, призванном осуществить эту миссию…Это не компактная организованная масса, а децентрализованная структура, сеть автономных сообществ, не связанных иерархией и субординацией…подобно тому, как рассеянные по ойкумене христианские общины покорили ветхую империю и вырастили на ее остатках новую цивилизацию, так и теперь китежские общины образуются в самом средоточии старого этноса и постепенно становятся новым центром кристаллизации.

Что же касается, демократов и “россиян”, то это все разборки внутри старого народа, к которым новенькие никакого отношения не имеют: “Этнос китежан начал складываться в 90-е годы ХХ века параллельно тому, как постсоветские остатки великорусского этноса провозгласили себя “россиянами”…Нас никоим образом не затрагивали последние великорусские споры о прошлом. Нам были одинаково далеки “совки”, разложившиеся на “коммунистов” и “демократов” с их бесконечной полемикой по поводу исторических событий 1917 года. Наша история еще только начиналась, и нас интересовало только свободное будущее, вне всякой зависимости от рациональных стандартов уходящей эпохи.”

Упоминание про 90-е годы опять заставляет подумать о том, что под маской разговоров о новом народе речь идет скорее о молодежи, об особенностях определенного поколения, – тем более что в качестве выделяющего “Китежан” признака опять же выступает столь любимая Штепой рок-музыка: “Очевидный контраст между китежанами и “россиянами” легко можно было уловить, сравнив уровень восприятия этого мира у посетителей рок-концертов и зрителей программы “Время”. Нелишне напомнить, что в данном случае “россияне” обозначают не как у Крылова - новый народ в его отличии от старого, а как раз наоборот – старый народ в его отличии от нового.

Мы бы удивились, если бы “трансэтническая лаборатория” авансом не приписала бы китежанам всех возможных духовных преимуществ: “От язычества у нас – пространственная широта и чуткость к духам нашей великой многообразной земли. От православия – высота духовных поисков и небесная универсальность изначальной русской церкви, свободной от иерархии “инквизиторов”. И от социализма – романтика пути в будущее, технофутуристическое творчество. Как говорится, нам внятно все - острый галльский смысл, и сумрачный германский гений. Ну и конечно, от темы национального патриотизма уходить тоже нельзя: “Мы защищаем специфику российской цивилизации от любых внешних посягательств, но внутренне выводим саму эту цивилизацию на новый уровень.”

Итак, все рассмотренные тексты сходятся на том, что естественным различиям между разными группами российского населения (и даже российской интеллигенции) следует придавать статус непреодолимых этнических различий. Оба диаметрально противоположных текстовых блока считают, что новая идеология может превратить своих сторонников в новый этнос. Но Крылов считает, что традиционалисты – эта духовная элита старого народа, которая борется с “новоприбывшими” демократами, а авторы “Иначе”, скорее полагают традиционалистов – новым народом, отделяющимся от русских с их демократами и коммунистами. На наш взгляд, исходный пафос этих авторов был бы понятнее, если бы они постарались изложить те же самые идеи, но без привлечения понятия “этноса”. Впрочем, в отношении авторов “Иначе” это уже сделано, причем сделал это… Константин Крылов. В 1-м номере “Философской газеты” за 2001 год опубликована его статья “Национальная идея: мобилизация или релаксация?”. Главная мысль этой статьи сформулирована в трех пунктах:

1. “работающая” (мобилизующая) национальная идея разъединяет общество, является дифференцирующим фактором, действующим помимо уже существующих социокультурных различий;

2. поэтому она может мобилизовать только небольшую (но самую активную и способную к мобилизации) часть общества, которая становится субъектом реализации национального проекта;

3. поэтому национальная идея должна явно противоречить устоявшимся мнениям большинства о себе и своих возможностях, то есть существующему в обществе самоописанию.

Разумеется, нынешние российские реформы на национальную идею никак не тянут, поскольку “…нынешний вариант вестернизации, в отличие от петровского, скорее демобилизует, чем наоборот……Теория догоняющего развития является одной из самых демобилизующей, какие только можно себе представить…”.

О чем здесь говорит Крылов? Да о том же, о чем говорили Алексей Романовский в своих пассажах про “пассионарную декларацию” – о том, что необходима идеология, которая выделит и объединит меньшинство лучших. “Национальная идея” Крылова – это и есть “пассионарная декларация” Романовского. Люде, собранных под знамена национальной идеи, действительно можно будет принять за новый этнос – ведь их идеология, согласно Крылову, будет явно противоречить устоявшемуся мнению большинства о себе. Остается все же решить: будем ли мы считать собранное под знамена новой идеи избранное меньшинство элитой существующего народа, или все-таки новым народом. В соответствие с тем, как решается этот вопрос становится ясно, будет ли это меньшинство претендовать на духовное руководство большинством, или наоборот, изолируется от него во имя создание собственного мира.

Весьма распространена ситуация, когда молодежь пытается замкнуться от остального общества в своей субкультуре. Но теория Гумилева предлагает для этой замкнутости прекрасную идеологию. Мы отделяемся от старших поколений потому, что мы разные народы и говорим на разных языках. Мы не просто новое поколение, мы новая нация, мы эмбрион будущего, совершенно другого общества. А поскольку всякое поколение рано или поздно становится в обществе доминирующим, то это позволяет, совершенно не греша против фактов, сказать, что “на данной территории один этнос заменил другой”.

“А мы пойдем на Север”

В текстах Вадима Штепы и его группы большое метафизическое, культурное и социальное значение придается русскому северу, и всем явлением культуры, которые с ним связаны – старообрядчеству, питерским рок-музыкантам, а также факту перенесения российской столицы из Москвы в Петербург. Возможно, тут играет свою роль петрозаводское местожительство Штепы. И примешивается здесь, конечно, еще и то соображение, что Север – это традиционное место России в мире, отличное от уже занятых другими странами ниш “Востока” и “Запада”. Поэтому авторы “Иначе” усиленно и с разных сторон разрабатывает категорию “Севера”, как ни то особого пути развития человечества, ни то особого архетипа – причем имеющего многочисленные преимущества перед другими архетипами, в особенности – конечно – Западом. В “Инверсии” Штепа отождествляет понятия “Северного полюса”, “Гипербореи” и “Земного рая”, что же касается выходцев оттуда, гиперборейцев, то они, по утверждению Штепы, составляет единую и изначальную человеческую расу, особенностью которой было “обладание божественным Духом и свидетельствованием.” Разумеется, гиперборейская раса – это то же самое, что арийская, ну а современные человеческие расы представляет собой лишь разные типы деградации изначального архетипа.

“Ориентация-Север” Джемаля, в которой северный полюс является символом высшей точки духовного развития, приходится здесь как нельзя, кстати, а в развитие этого джемалевского направления в “Иначе” опубликована статья Сергея Дунаева “Мистерия Вертикали”, в которой символическому противопоставлению Севера и Юга придается куда большее значение, чем традиционной бинарности Запада и Востока. Кстати, Дунаева, называют, якобы, вторым после Джемаля в России специалистом по суфизму. Так это или не так – но суфиев тянет на Север. Дунаев пишет: “Север – сторона вдохновения и экстаза, Юг – его зеркальная проекция, точка исступления, разрыва с “человеческим” в нижне-инфернальной фазе, в то время как принцип Севера – разрыв с человеческим в верхней, напряженной, мистической фазе, дивинации… Вертикаль “Север-Юг” означает включенность в МИФ, в режим инспирации, в мистерию - в ангелические или же демонические влияния. Север типологически связан с близостью, активным проявлением божества, Манифестацией. “Запад-Восток” – система совершенно другого плана, она горизонтально и инвинтационно пассивна. Память о Мифе отныне становится центральным понятием исторического опыта… Понятие Традиции, в отличие от понятия Мистерии, Мифа характерно именно для западно-восточной оппозиции. Императив Традиции сугубо ностальгический. Мы поманим, но не знаем. Сами представления о Небе мы получаем не от общения с ангелами, не от общения не из мистериальных таинств, но из священных книг, по линии преемственности…Мистериальные, шаманские культуры, включенные в измерение “Север-ЮГ”, напротив не имеют необходимости ни в “вере”, ни в “Священных писаниях”

Здесь мы видим всю ту же характерную для взглядов Штепы критику “остального” традиционализма и противопоставление реставрационным тенденциям “обычных традиционалистов” откровению в результате личных” - модернистских - шаманических - усилий. В этой связи хочется заметить – чувство глубокого умиления вызывает наивность, с какой противостояние шамана и богослова (шаман в экстазе лично видел то, о чем богослов только читал) ненавязчиво преобразуется в противостояние книжных традиционалистов типа Дугина и рок-молодежи, прозревающей истину в экстазах дискотек (не без помощи наркотиков).

Касательно Дугина: осознание Россией себя как Великого Севера позволит выйти из навязываемой им бинарной оппозиции суши и моря. Штепа в статье с характерным названием “Третий Север” предлагает видеть в освоении Севера одновременно и миссии России, и поле для приложения ее сил, и источник энергии и нишу в мировом разделении труда. Мирное, созидательное гиперборейстово, по Штепе, оказывается, можно противопоставить агрессивному евразийству: “Утвердительное (не путать с плоским западным позитивизмом) русское гиперборейство начинается не с каких-то археологических черепков, но с вполне оперативного, одновременно символического и прагматического осознания того факта, что сама Россия – это и есть великое полярное пространство. Входящий в наши территориальные воды Северный ледовитый океан сравним с территорией всей русской суши. Достаточно просто взглянуть на географическую карту, чтобы избавиться от геополитического наваждения некой “извечной вражды суши и моря.” В России моря и суша органично дополняют друг друга. Так же, как европейский запад и азиатский восток, зимняя полярная ночь и летний полярный день. Полярность в нас просто сочетается.”

Отдельно стоит сказать о развернутых в “Иначе” спекуляциях на тему старообрядчества. Еще Гумилев объявлял старообрядцев особым субэтносом внутри русского народа, а субэтнос можно рассматривать как эмбрион нового, молодого народа. Поскольку молодость в истории всегда считается более выигрышной позицией, в споре старого и нового всегда выигрывает новое, то со старообрядцами становится возможным связать надежды на будущее – имеется в виду не историческое будущее России, но то будущее, которое заменит Россию. При этом авторы “Иначе” особо подчеркивают, что соотнесение старообрядчества с некой архаичной, дониконовской религиозностью – это историческое недоразумение, а то и результат злонамеренной никонианской пропаганды. На самом деле истинными консерваторами были как раз никониане, а старообрядцы были (и остаются) настоящими духовными революционерами. В своей статье “Младоверие” Штепа утверждает что “последователи протопопа Аввакума совершили радикальное обновление русского менталитета.” И это обновление касается не только самих старообрядцев, поскольку последние “открыли рискованный, независимый от официоза, но единственно достойный свободных людей духовный путь.” В итоге Штепа провозглашает старообрядцев не просто новым субэтносом, но и новым антропологическим типом.

Еще дальше в расширительной оценке Раскола идет Сергей Корнев в статье “Когда старое становится новым”. В интерпретации Корнева старообрядчество – это не конкретная религиозная конфессия, а имеющаяся для всех ищущих людей возможность отклоняться от ортодоксальной идеологии во имя более адекватной духовности. По мнению Корнева “Новая ветвь православия тем и отличается, что она не завершена в своем развитии. И вы при желании можете считать себя не в меньшей степени законным представителем “старообрядчества”, чем официальные иерархии какого-нибудь из согласий (скажем, белокриницкой иерархии)… Вы имеете легитимное право создать свой собственный толк или согласие в старообрядчестве, с самой крышелетной доктриной, а будет это игрой или всерьез – зависит только от вас.”

Понятно, что такое повальное приглашение всем верстаться в старообрядцы (причем приглашение, исходящее не от старообрядцев, а от совершенно посторонних граждан) лишает Раскол его конкретной исторической специфики, и превращает его опять же в “архетип” или “парадигму”, – то есть в нечто сравнительно общедоступное и легко участвующее в современных культурных играх. Север – это не географический север, и обитающие на севере раскольники - не исторические раскольники.

Наверное, у всех народов национализм и националисты играли важное культурную роль с точки зрения восстановление интереса нации к своей истории и национальной культуре. Националистическая идеология очень часто оказывается стимулом для исторических и археологических изысканий, для собирания фольклора, охраны памятников и реставрации храмов. И старообрядческий проект” “Иначе” - это стандартный жест националистов, которые всегда в проблемные для народа минуты ищут спасения в тех или иных феноменах народной старины. Традиционные русские националисты обычно старались придерживаться официального православия, но РПЦ не ставит себя в позицию антагониста современного общества и может расцениваться в качестве равноправного политического и социального института современности. Поэтому вполне логично, что новым славянофилам для отыскания духовных корней требуется что-то более экзотическое. Но, кроме того, отличие авторов “Иначе” от обычных националистов, по-видимому, заключается в том, что они существуют в эпоху постмодернизма и вполне сознают это. Как известно, постмодерн – это не забвение традиций – с забвением борются исторический просвещением, постмодерн прозрачен для традиций всех времен и народов, которыми он играет бездумно и формально. Идеология “Иначе” заключается в том, что если большинство профанного человечества играет внешними формами традиций, выхолащивая из них истинное содержание, то “субъекты традиции” – в силу особо трепетного отношения к смыслу и своей воли к духовым усилиям – все же смогут возродить именно внутреннюю суть старообрядчества, не обращая внимания на внешние формы. Суть же старообрядчества заключается именно в воли к духовным поискам, старообрячества – это скорее пример авангардистского духовного усилия, которое надо совершить, не повторяя буквально.

Все замечательно, однако этот общий идеологический посыл не мешает авторам “Иначе” относиться к пропаганде старообрядчества прямо как к попытке планировать интеллектуальную моду, о чем свидетельствует следующий, совершенно умопомрачительный пассаж из статьи Корнева:

“…Старообрядческие доктрины надо ввести в максимально широкий контекст, сделать его модным и даже престижным. Была бы полезной “пелевенизация”, “кастанедизация” или “гребневизация” старообрядчества, чтобы вытеснить буддизм и другие иноземные веяния из ниши модных увлечений молодежи. Важнейший фактор тут – предоставляемое поле для свободного творчества, когда амбициозный художник или музыкант будет ощущать себя не просто транслятором, но и творцом нового мифологического содержания.”

Иными словами, требуется, чтобы Гребенщиков вместо “кармы” и “Бодхихармы” перемежал тексты своих песен ссылками на “Голубиную книгу” и Аввакума, а Макаревич вместо “Дороги в Непал” воспевал бы “Путь в Выгорецию”. Безусловно, именно так и должно выглядеть современное славянофильство.

Кстати, национал-большевистская “Арктогея” также не осталась в стороне от популяризации старообрядчества, – но уже со своих, разведывательно-милитаристических позиций. В 9-м номере “Элементов” некто Александр Потапов в статье “Спецслужбы и геополитика” утверждает, что промышленники-староверы Лионозов и Рябушинский финансировали большевиков (“вернее - национал-большевиков”), что конспиративная организация староверов участвовала в тайной борьбе евразийского и антлантистского запада, причем всемирная тайная сеть старообрядцев, стала, не больше не меньше, как базой для создания … стратегической разведки Лаврентия Берии. Берия же – это выдающийся евразиец, приход которого в советское руководство, по мнению Потапова, “был прямо санкционирован евразийским центром, основу которого составлял секретный орден русских старообрядцев, беззаветно преданных Родине и свято хранящих традицию и веру наших великих предков.”

Вот так. Старообрядчество имеет для России не только религиозное и культурное, но и важнейшее военно-стратегическое значение.

Романтики в броне и шипах

Традиционалистское движение можно назвать разновидностью романтизма, с этим не будет спорить никто, и менее всего – сами традиционалисты, которые выводят свое происхождение из неоромантической реакции прошлого века. Можно сказать, что современные традиционалисты представляют собой очередную фазу романтической реакции на современность. Традиционалисты являются, безусловно, носителями весьма благородных душевных порывов, но признаемся: как-то странно выглядят те романтики, которые пытаются реализовать свои благородные порывы за счет агрессивных атак на одних и морального унижения других. Традиционализм сегодняшней России - это романтизм, доведенный до истерики и агрессии. В основе же этих негативных страстей лежат чувства разочарования и отчаяния, поскольку современность со всеми своими текущими перспективами оказалось совершенно некорректируемой с точки зрения исторического эстетизма, с точки зрения надежд на выявление в историческом процессе чего-то похожего на смысл жизни.

Размышляя о возникновении традиционалистского движения, нужно учитывать как депрессию, вызванную в Российском обществе событиями конца ХХ века, так и изменения, произошедшие в оценках социального развития за последние 100- 200 лет: прогресс не перестал отрицаться как факт, но он уже не вызывает оптимизма. Прогресс, может быть, несет комфорт и материальное процветание, но он грозит сделать человека винтиком в безличных и отрицающих личность массовых системах. Поэтому современный гуманизм реакционен. Раньше лучшие люди, нонконформистская, прогрессивная молодежь считала делом чести бороться с отжившими формами во имя расчистки дороги для будущего. Сегодня нонконформисту на этом поприще делать нечего – там прекрасно без него справляются правительства, корпорации и различные легитимные общественные организации. Нонконформисту остается искать точки опоры или в прошлом, или в неком Иномире. Татьяна Горичева, автор из круга Юрия Мамлеева, весьма резонно замечает: “Аутсайдеры бегут нынче не в идеологию, а в мир мифо-путешествий, трансцендентальных медитаций, транссексуальных фантазий, в мир девственной природы и доисторического бытия”.

Пожалуй, существование традиционалистское движение для меня лучше всего было объяснено статьей Константина Крылова, с любопытным названием “Волшебство и политика”. Статья, эта, казалось бы, посвящена довольно узкому вопросу – причинам популярности фантастической литературы в жанре “Фэнтези”. Но разве соревнование великих тайных орденов, разве вера в сакральные знания, которые ведут к решению “супракосмических” задач не является тоже “фэнтези” особого рода? И возникли они не случайно. Как пишет Крылов, “…человек чувствует себя униженным потому, что лишен даже самомалейшей власти над тремя вещами: над собственной судьбой, над природой и над себе подобными. Современный "успех" настолько зависит от слепой случайности, от "удачи" в худшем смысле слова, что одно это может испортить всякое удовольствие, а самоуважения уж точно не прибавляет… Главный секрет современного мира как раз в том и состоит, что нами управляют отнюдь не Первые Лица Государств, - но, увы, и не Тайные Ордена, но и не Сионские Мудрецы, и даже не капризы Природы (все-таки не так обидно) - а ОБСТОЯТЕЛЬСТВА. Рынок, Техника, Политика - все эти абстракции, безличные "процессы", эти слепые и безжалостные из-за своей слепоты Мойры нашего мира. Нами управляет даже не Сатана, как надеются некоторые оптимисты. Нам не дано даже последнее утешение - представить себе эти абстракции в виде могучих и злобных существ и покориться им… Современный мир в этом смысле оскорбляет воображение: в нем не осталось ничего, вызывающего уважение и трепет… Вот теперь понятно, что все очарование Средиземья в том и состоит, что там такого не бывает. Жители Средиземья свободны от власти анонимных сил. Если что-то случилось (хорошее или плохое), значит, это кто-то сделал. Зло и несчастье - равно как и добро и благо - всегда результат чьих-то деяний... Средиземье - вовсе не "царство свободы". В нем имеет место самое дикое насилие. Но это все-таки насилие одних существ над другими, кого-то лично над кем-то конкретно.”

На мой взгляд, эти рассуждения о фэнтези вполне точно объясняют то чувство отчаяния, которое у далеко не худших людей вызывает настоящее и будущее. Это отчаяние вызывает две закономерных реакции – злобу и веру в чудеса. Весь традиционализм замешен на синтезе двух этих скорее психологических, чем социальных тенденций. В текстах традиционалистов мир предстает как Средиземье, в котором тайные ордена руководят сражением континентов, высшие касты ведут человечество к решению космических задач, гниющая Европа не дает выплеснуться русской энергии, инородцы грызут русский народ, авангардисты воплощают в жизнь принципы древней арийской расы, а рокеры верстаются в старообрядцы.

“Завиральность” некоторых идей традиционалистов – это не их вина, а наша беда: значит действительно невозможно придумать “нормальной” альтернативы тому будущему, которое планете предлагается Западом. Большинство с этим смирилось. Традиционалисты – нет.

В свое время замечательный русский мыслитель Василий Налимов сказал: “У человека, особенно западного и ближневосточного, есть устремленность к романтичности. Человек хочет стать героем или хотя бы участником героического дела. Для этого он должен быть увлечен идеей. Увлечен безрассудно. Он должен идти на жертву и приносить в жертву других. Культура обретает пассионарность, когда в ней просыпается романтизм.” Напомним: согласно Курехину, другое название романтизма –фашизм.