В федеральной тюрьме штата Индиана свершилась
казнь. Возмездие настигло 33-летнего Тимоти Маквея, террориста, взорвавшего
19 апреля 1995 г. административное здание в Оклахома-Сити. Жертвой взрыва
тогда стали 168 человек.
Терроризм всегда имеет идеологическую подоплеку
(если это не действия маньяка). Медицина признала Маквея психически нормальным.
Идеологией, стоявшей за его преступлением, была борьба с тиранией американской
государственной машины.
Государство, особенно такое совершенное, как
Соединенные Штаты, в значительной степени подавляет свободу своих граждан.
Декларация свободы, начертанная на американском щите, не означает вседозволенности.
Граждане Соединенных Штатов, конечно, имеют много прав, но в пределах,
начертанных государственностью.
Каковы эти пределы? Во многом это определяется
господствующей в обществе идеологии. Существует некий Американский Стандарт,
и все, что отклоняется от этого стандарта, воспринимается насторожено.
В случае возникновения конфликта в этом “поясе отчужденности”,
государство особенно не церемонится, - то, что ему противостоит, воспринимается
как чуждый элемент. Подавляющая машина включается на полную мощность. Так
было в случае атаки на избушку самоудалившегося от общества расиста Рэнди
Уивера. Так было и при разгроме общины сектантов Дэвида Кореша. Оба этих
случая запали в сердце Тимоти Маквея, и он отомстил попирающему свободу
американскому государству.
С точки зрения Маквея американское государство
– зло. Отрицая его, утверждает ли он, что коммуна Дэвида Кореша несомненное
благо? Право на инакомыслие – нужны ли ему ли ограничители?
Официальная Америка пугающе бездуховна, но
и то, с чем она борется никак иначе, как ложной духовностью не назовешь.
И в этом – основная причина трагедии. Душа томится в культуре, ориентированной
на успех. Ей хочется иных берегов, иных небес. Но наиболее ярки ложные
небеса простых решений. Отсюда – первый виток: в обществе рождается нечто
деструктивное, но с претензией на духовность. Второй виток – естественная
борьба государства с деструктивностью
истолковывается как борьба с духовностью. Третий виток воплотил в себе
террористический акт Маквея.
Это – чисто американское решение, решение
легких путей. Как на международной арене США борются за демократию, и если,
скажем, Ирак или Сербия, оказываются под прицелом в этой борьбе, гашетка
нажимается без всяких размышлений на тему этичности происходящего. Аналогично
действует и Маквей, недаром он воевал в Ираке. Что ему гибель “мирных”
граждан, ставки слишком высоки – личная свобода в Америке.
Американское государство не могло не казнить
Маквея. Иначе оно бы признало справедливость его борьбы. Но то, как это
сделано, сделано по-американски, и видимо, будет следующим витком спирали.
Поступку Маквея сделали хорошую рекламу. Маквей имел все основания считать,
что достиг своей цели – мир узнал о том, против чего он протестовал. Известность
пришла по стопам смерти, но не он первый на этом пути.
Наконец, чисто в американской традиции из
казни сделали шоу. Была сцена, были зрители в зале, была трансляция. Все
это переводит происшедшее на нереальный план – шло кино, взрыв и смерть
террориста в нем лишь эпизоды, выделенные прихотью режиссера. И в то же
время, это же мифологизирует действие. Маквей отныне символ – при его личном
обаянии и интеллекте отнюдь не мрачный – борьбы за свободу духа, а смерть
лишь оттеняет героизм этой борьбы. Для чего, спрашивается, нужно порождать
такие символы? Зачем лить воду на мельницу терроризма? – Ведь уже Герострат
понимал, что публичная, громкая казнь обеспечивает более долговерчным именем,
чем тихое доброе дело.
Вряд ли это просто результат недомыслия. Если
звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно.