Удовольствие в современной культуре

Казалось бы, в удовольствии нет ничего загадочного, и уж тем более – ничего плохого. Удовольствие естественно, оно сопровождает нас по жизни. Даже возникает желание измерить с помощью удовольствия качество жизни: чем удовольствия больше, тем жизнь лучше.

Но стоит попытаться хотя быть определить, что есть удовольствие, как уже возникают первые трудности. Словари говорят об удовольствии, соскальзывая в тавтологию. Например: чувство радости от приятных ощущений, переживаний, мыслей. Удовольствие само есть переживание, некий происходящий в нас процесс Можно было бы сказать, что это - процесс метауровня, процесс инициируемый процессом; так ведь удовольствие не существует само по себе. Его нельзя отделить от - скажем так – «приятной» причины. Не бывает отдельно ощущение, а отдельно удовольствие от этого ощущения. Единство тут неразрывно.

На сложность определения приходится махнуть рукой, как это сделал Кант, заявив (в Критике способности суждения), что удовольствие не является способом познания, а потому дефиниции не поддаётся. Удовольствие надо чувствовать, а не усматривать. То есть, говоря современным языком, удовольствие находится вне компетенции сознания. Мы можем сознательно избирать или отвергать предметы, вызывающие наше удовольствие (или неудовольствие), но мы не можем волевым усилием перестать испытывать удовольствие от того, что его вызывает. В этом отношении удовольствие – физиологично.

Более того, удовольствие – элементарно. Мир психики сложен. Чувства гнева, раскаяния или стыда поддаются анализу. Удовольствие – нет; оно психически не мотивировано, а потому – неразложимо. Эта элементарность приводит к тому, что в психологической теории удовольствию присвоено имя не чувства, а чувствования. Кроме удовольствия психология знает ещё одно такое основное простое чувствование – страдание.

Оппозиция удовольствие-страдание выстроена ещё античной философией. В рамках этой оппозиции к страданию относится всё то, что противно человеческому естеству, нарушает гармонию бытия, а потому представляет собой абсолютное зло. Отражаясь в этом зеркале, удовольствие предстаёт в виде абсолютного добра. На этом основании древние греки пытались выстроить этику удовольствия. Но не вышло. Слишком часто удовольствие одного человека построено на страдании другого. А деятельность на благо всех, которая по идее должна бы гарантированно приносить удовольствие, отвечает внутренним устремлениям лишь немногих.

Современная культура в какой-то мере пытается возродить этическое оправдание удовольствия. Реклама нас убеждает, что получать удовольствие – хорошо. При этом как бы само собой разумеется, что принцип удовольствия тотален и получать удовольствие могут все. Таким образом, то, на чём споткнулся античный эвдемонизм, - невозможность расширить основание удовольствия без того, чтобы не увеличилась масса страданий, в современной культуре вовсе не очевидно. Почему?

Самая примитивная матрица стимулов, определяющих поведение человека, содержит всего четыре стимула: два положительных – любовь и удовольствие, и два отрицательных – нужду и страх. Почти на всём протяжении человеческой истории ведущими были отрицательные стимулы: людям приходилось опасаться за свою жизнь и отчаянно бороться с нуждой. Любовь – слишком высокое чувство, чтобы активировать человеческие массы в исторически значимый временной промежуток, да и удовольствие в основном было прерогативой высших сословий; в народной среде удовольствие лишь оттеняло суровый ежедневный контекст.

С возникновением современного общества в Европе картина изменилась. Техническая революция сделала возможным массовое производство. Если в экономике раньше всегда был недостаток товаров, то теперь Европа столкнулась с их переизбытком. Возникла проблема сбыта. С другой стороны, если раньше общество имело жёсткую классовую структуру, то так называемая демократизация привела к формальному уравниванию прав. Таким образом удовольствие попало в число демократических завоеваний, а развитие маркетинга и рекламы сделало его самым востребованным, поскольку, продавая удовольствие как свойство товара, оказалось возможным обеспечить устойчивый спрос.

Европа (хотя теперь более правильно говорить о золотом миллиарде) сегодня не тяготится нуждой. Международное разделение труда надёжно удерживает зону нужды на периферии цивилизации.

Страх тоже удалось потеснить. Существующий (пока ещё) в Европе социальный пакет позволяет минимизировать роль страха в бытовом плане. С ликвидацией социалистического лагеря страх, казалось, полностью исчез с горизонта среднего европейца. Однако сегодня он появился снова – в виде международного терроризма. Или истерии по его поводу. Не потому ли, кстати, потребовались террористы, что удовольствие как доминирующий мотив не способно удержать и стимулировать развитие общества?

Сладкая вата. Работа Виктора Рабина

Как бы то ни было, удовольствие доминирует в системе мотиваций современной западной культуры. На первый взгляд такая основа помогает выстроить общество в позитивном ключе. Удовольствие, объявленное и целью и ценностью, концентрирует человека на положительных эмоциях. Мир, где все заботятся об удовольствиях друг друга, выглядит сладким и привлекательным. Именно такой мир рисует реклама.

Почему же удовольствие хорошо продаётся?

Обещая, что товар доставит удовольствие, реклама взращивает в нас приятные ожидания. Предвкушение часто оказывается более сильным переживанием, нежели чем то, что приносит реализация нашего чаяния, подобно тому, как запах кофе иногда кажется вкуснее, чем собственно вкус.

Физиологичность удовольствия тоже имеет свои преимущества. Удовольствие внерационально. Наоборот, рефлексия по поводу предмета удовольствия, удовольствие убивает. А именно разум, как правило, выстраивает защитные барьеры на пути рекламного воздействия, ту систему аргументации, которая мешает человеку сразу же согласиться на покупку. Апеллируя к удовольствию, реклама минует возможные возражения разума.

Не менее удобна и простота (элементарность) удовольствия. Как довод удовольствие универсально; оно понятно всем, вне зависимости от пола, возраста, культурного уровня, достатка и прочих объективных и субъективных разделений, присущих человеческой массе. Достаточно лишь показать, что в данном случае удовольствие налицо, и следует ждать одинаковой реакции от всякого (так это видится идеологам современной рекламы).

В каком-то смысле удовольствие и создаёт эту однородную массу. Человечество, если смотреть на него сквозь призму удовольствия, обесцвечивается. Особенное уступает место всеобщему, сложное простому.

К тому же здесь накладывается фактор «ускорения времени». Человек современной культуры не любит ждать. Терпение – своего рода духовный труд, а труд – изживаемое понятие. Сегодня за истину выдаётся правило наименьших усилий: всякий путь должен быть сокращён; если есть возможность заглянуть в ответ и присвоить результат, экономя на инвестициях, то такой вариант считается наилучшим. Поэтому удовольствие тем более ценно, чем быстрее его можно получить.

Следствия этого довольно печальны. От физиологичности удовольствия как элементарного чувствования человечество плавно перешло к физиологичности предметов удовольствия. Самыми просто и быстро достигаемыми оказались удовольствия плоти. Сексуальные и вкусовые удовольствия получили ведущие партии.

Однако удовольствия подобного рода довольно однообразны. Переживая их снова и снова, человек в конце концов получает парадоксальный эффект: то, что раньше рождало положительные эмоции, с какого-то момента начинает давать эмоции отрицательные. Человек испытывает скуку, повышается раздражительность. Попытка вернуть приятные ощущения с помощью увеличения дозы лишь усугубляет проблему.

Это явление изучалось зоопсихологией. Классический пример – крыса, в мозг которой вживлён электрод. Замыкая цепь с помощью педали, животное раздражало электрическим током нервный субстрат зоны удовольствия. Этот условный рефлекс получил название самораздражения. Феномен самораздражения воспроизводился не только у крыс, но и у собак, кошек, дельфинов, обезьян и других животных. Однако вопреки распространённому убеждению, что животное, надавливая на педаль, доводило себя до нервного и физического истощения, наблюдалось обратное: продолжительное раздражение «центров удовольствия» делало это воздействие эмоционально отрицательным, и животное активно прерывало его, отходя от педали.

Но то, что естественно и просто для крысы (животные, кстати, не испытывали особенного беспокойства, когда ток отключали, и эффект самораздражения исчезал), человеку, обработанному современной культурой даётся с трудом. Отказаться от удовольствия очень сложно. Испытывая пресыщение, человек начинает перебирать удовольствия чувственного плана одно за другим, пытается извлекать удовольствие из самых странных ощущений и их комбинаций. Сделав этот процесс непрерывным, человечество почти забыло, что воздержание усиливает удовольствие. Воздержание (аскеза) теперь удовольствию противопоставляется. На чисто бытовом уровне последствия этого сказываются в виде нарушения обмена веществ (следствие гонки за пищевыми удовольствиями), психических расстройств, импотенции, бесплодия и тому подобных вещей.

Удовольствие также противопоставляется труду. В результате созидание (а всякое созидание есть труд) в современном мире выпадает за пределы «зоны удовольствия». Человек, находящийся в зависимости от низших удовольствий, уже не способен ничего создавать. А поскольку природа не терпит пустоты, в место созидания основным мотивом современной культуры оказывается разрушение. Принцип удовольствия, как кислота, разъедает культурный багаж, оставленный прошлыми поколениями.

И наконец, современному человеку не доступно самое высшее удовольствие – удовольствие альтруизма. Смысл человеческого бытия – быть полезным, жить для других – противоречит гедонистическим установкам настоящего времени. Оставляя за собой право на постоянное удовольствие, человек тем самым отвергает этот смысл. Бессмыслица бытия захватывает его душу, она пустеет, мельчает, а осознание бессмыслицы приводит часто не к переустройству собственной жизни (слишком глубоко укореняется в нас привычка получать удовольствие), а к отказу от неё. Удовольствие приводит к смерти. Печальный итог.