| Константин Фрумкин. Воля к жизни и насилие |
| В раздел ОБЩЕСТВО |
На Главную страницу (к другим разделам) |
|
Константин Фрумкин
ВОЛЯ К ЖИЗНИ И НАСИЛИЕ
Наблюдая социальный хаос, который постепенно захлестывал перестроечный СССР, российский мыслитель Василий Налимов написал: "Расслабленность ищет комфорта (пассионарию он не нужен) или обращается к внешним возбуждающим средствам. В лишенном пассионарности обществе все время возникают отдельные локальные протуберанцы, которые могут восприниматься как бессмысленная агрессия, граничащая с безумием". В этих словах Налимова имеется явная загадка. Казалось бы люди с пониженной энергией должны сидеть тихо, и не учинять беспорядков. Тем не менее, Налимов апеллирует в своем высказывании к некой очевидности, и опыт и интуиция людей, привыкши размышлять об общественных проблемах должна подтверждать эту очевидность. В истории русской мысли идея о "граничащей с безумием агрессии" слабых, расслабленных людей наиболее четко выражена Вересаевым в книге "Живая жизнь". Там Вересаев отмечает, что люди, в которых не хватает "силы жизни" склонны с эпизодическим проявлениям экстаза, буйства, появлениям "избытка сил", причем эти вспышки - явно патологические по характеру, хотя часто и грандиозные по кратковременной мощи. Примерами таких вспышек Вересаев считает и экстатические радения у сектантов - людей нездоровых, возбудимых и изнуренных постами; и припадки у кликуш; и буйство домашних животных, оказавшихся на свободе; и буйство античных вакханок, в обычные, непраздничные дни живущих затворницами; и наконец, поведение, таких героев Достоевского, как Раскольников или Кирилов, которые пытаются найти силу у дьявола, - ибо силы от Бога они лишены. В тоже время Вересаев делает предположение, что одна из причин таких приступов буйства - накопление не имеющей выхода энергии. У существа гармонического, проявляющегося свободно, избыток сил непременно разряжается в действии. Но жизнь часто ставит разнообразнейшие преграды такому разряжению. Мешают внешние условия, мешают временное состояние самого существа, мешает, наконец, основная его организация, соединение резко противоборствующих инстинктов устремлений. Тогда силу уродливо скопляются и сжимаются внутри, как пар в замкнутом пространстве, получается "избыток сил", который разрешается взрывом. В жизни человеческой много дисгармонии, - поэтому много и дионисийского избытка сил, и вытекающего из него оргийного безумия. Это значит, что те, кого считают людьми с пониженной волей к жизни, на самом деле лишь не могут проявлять во вне, но и энергия в них есть, она кипит и накапливается. Суждения о том, что эти люди, этот народ не имеет внутренней энергии, выносится на основе внешних признаков, но иногда внешность обманчиво, подспудно идет подготовка вспышек насилия. Когда общественные условия не дают простора для созидательной инициативы, начинают готовиться бессмысленные вспышки насилия, но до того, как они произойдут люди выглядят ослабленными и деградировавшими. Другой аспект проблемы "пассионарность и насилие" - преступность в обществах с низкой пассионарностью. Коллективные эмоции, которые обозначаются такими словами, как "воодушевление" и "энтузиазм" в сущности представляют собой агрессию, возбужденную в человеке для защиты своего сообщества - будь то нация, племя или семья. Кстати, это воодушевление гасит конфликты внутри сообщества, направляя агрессию вовне. С этой точки зрения, понятно, почему, когда в нации падает "пассионарность" - способность к воодушевлению - то у народа падает боеспособность, но при этом в стране растет преступность. Падение пассионарности - это падение чувство взаимного братства и обшности между членами нации, вследствие этого люди перестают "стоять друг за друга". Разложившиеся войска плохо сражаются, зато хорошо мародерствуют. Что такое вообще "дух войск"? Полк, в котором "высокий боевой дух" хорошо сражается с врагами, а разложившийся полк не боеспособен, но зато опасен для окружающих мирных жителей, да и внутри него как правило узы товарищества ослабли. Когда в сообществе исчезает чувство общности (для полка это прежде всего - чувство принадлежности к своей стране), наконец боевое товарищество, то у агрессии пропадает стержень, который концентрировал её на внешнем враге, и агрессия децентрализуется, рассеивается на мелкие окружающие цели, на взаимные конфликты между членами сообщества. С другой стороны наличие внешнего врага несомненно способствует сплочению сообщества, и те правительства, кто заинтересован в сплочении своей нации всегда пытаются обеспечить ей внешнего врага, хотя бы тех же евреев, а в романе Стругацких "Хищные вещи века" интеллигенция некой погрязшей в индивидуализме и потребительстве страны специально совершает теракты ради того, чтобы народ сплотился хотя бы для борьбы с ними. О связи между преступностью, чувством принадлежности к сообществу и общим "энергетическим тонусом" членов сообщества можно прочесть еще у Дюркгейма. По мысли этого классика социологии преступление и все, ему подобное, сигнализирует о снижении тонуса, уменьшения рвения, необходимого для уважения предписаний и запретов. Оно предвещает повсеместное ослабление коллективного сознания и у того, кто его нарушает, и у тех, кто становится жертвой нарушителя, как ослабленная пружина, на дающая ответной реакции. Общие нормы и установления не ставятся под сомнение. Однако они как будто утрачивают свое влияние, в них меньше верят или не верят вообще. Преступление, таким образом, становится симптомом апатии членов группы: они с меньшей живостью поддерживают свои традиции и вяло относятся к выполнению своих обязанностей. Прекрасно применить эту мысль к современному российскому обществу, где, как известно, ослабли не только государственные законы, но и законы воровского мира, где даже уголовные авторитеты незащищены от агрессии своих подчиненных. Эту ситуацию в криминальном мире называют вышедшем из блатного жаргона словом "беспредел" - словом, которое еще раз подтверждает, как правы были те философы, что считали повседневную речь источником мудрости. Слово "беспредел" - потрясающе философское, и если перевести его на латынь, а затем обратно на русский, то в результате получим "инфинитив" - "неопределенность", и это точно отражает ситуацию, в которой сегодня вынуждены жить бандиты - в ней нет точных правил, не действуют никакие законы, ни у кого нет никаких пределов и ограничителей. Есть еще замечательный жаргонизм "отморозок", он не такой точный, как "беспредел", это слово скорее метафорическое, но в нем содержится однозначное отношение к "беспредельным" бандитам как к носителям некоторого внутреннего ущерба. "Отморозки" и "беспредельщики" - это самые страшные и кровавые бандиты, но повседневная речь в своей мудрости улавливает, что сила этих бандитов - не в наличие чего-то, а в отсутствии, в неких лакунах, "вымороженных" в их внутреннем мире. Грубо говоря, это те, кто не имеет никаких сдерживающих рефлексов (которые, как указывает Лоренц, всегда имеются у хищников, и не имеются у всеядных животных), это те, кто могут убить не только женщину или ребенка, но и своего вожака или товарища, те кто убивают вопреки договоренностям и иногда даже вопреки собственной выгоде, это "бешенные псы". Здесь смыкается тема преступности и тема бессмысленной, граничащей с безумием агрессии. И поскольку никто, даже сам создатель этого термина Гумилев, не знал, что такое пассионарность - гораздо проще объяснить происходящее сегодня с Россией по другому. Российское населения в силу целого ряда причин поразила утрата чувства внутренней общности - и насилие естественный спутник этого явления. Что требовать с рядовых граждан, если даже абреки и разбойники утратили чувство побратимства и "кунакства" внутри своих шаек? Внезапный, с исторически точки зрения мгновенный распад социальных связей, катастрофическая индивидуализация - вот диагноз, который следует поставить постперестроечной России. |
