Вы находитесь на сайте Культуролог
Присылайте свои отзывы, комментарии, статьи: kulturolog@narod.ru
| ВЕРА И НАУКА |
| В раздел Исповедание |
На Главную страницу (к другим разделам) |
|
ВЕРА И НАУКА
В последнее время православная мысль довольно часто высказывает своё благорасположение науке. Звучит мысль о возвращении науки к истинам, засвидетельствованным Священным Писанием. Например, в статье В.Н.Тростникова "Русский Дом" (№ 4 за 1998 г.) читаем: "Новейшие научные данные неожиданно начали возвращать нас к той картине мира, которая была дана когда-то в христианском откровении и до недавнего времени воспринималась учеными как плод необузданной фантазии наших необразованных предков. Теперь все могут убедиться, как прав был Фрэнсис Бэкон, сказав "Малое знание отдаляет от Бога, большое знание к нему приближает"". Еще одно свидетельство - точка зрения отца диакона Андрея (Кураева). В своей богословски глубокой книге "Традиция, догмат, обряд" он помещает главу "Церковь и рождение научной традиции", которой практически завершает книгу (далее следует лишь "Post Scriptum"). Содержание этой главы составляет анализ христианских предпосылок зарождения научного видения мира, а также точек соприкосновения науки и христианства в контексте современной эпохи. "Сегодня нельзя сказать, что христианское богословие пестует науку. Точно так же, как нет оснований говорить о серьёзных трениях между ними. Но их единство на пороге третьего тысячелетия, может быть, важнее и прочнее, чем когда бы то ни было. Ничто так не объединяет, как наличие общего врага. Второе пришествие язычества и есть тот общий враг, который помогает христианской вере и науке больше ценить друг друга. Мир суеверий и шарлатанов одинаково враждебен универсумам монастырей и университетов" (С. 353). Увы, это упование мне кажется несостоятельным. Науку и Православие разделяет нечто большее, чем просто многовековая усмешка блудного сына (науки) по поводу наивных мудростей убелённого сединами отца, которые вдруг перестали казаться уж слишком наивными и стали отвечать превозмогшей себя мудрости века сего (мудрости сына) на своем языке. Из того, что что-то в научной картине мира можно соотнести со Словом Писания еще не следует, что христианин может без опаски идти навстречу науке. За дружелюбным фасадом по-прежнему скрывается много того, что при желании может использоваться для дискредитации веры. Дело совести каждого ученого - верить во Христа или не верить. Но, встречая в истории и в жизни искренне верующих людей науки, не будем делать вывод, что наука ныне соработница делу Христову. Они по-прежнему разделены и разделены в главном, ибо у Православия и науки разный менталитет. Отец Андрей в своей книге последовательно противопоставляет Традицию Истины множеству человеческих традиций, от Истины отступивших. Дух Православия животворящ, инославия же губителен. И только в главе о науке свидетельство православия у него заменяется сегодня - увы! - гораздо более расплывчатым именем "христианство". Такая замена - вольная или невольная - не случайна. Ибо наука - дитя не Востока, а Запада, в ней гораздо более от католичества и протестантизма, нежели от Православия. Дух науки - это не православный дух. В меру моих сил попытаюсь проиллюстрировать этот тезис. Начать с того, что наука есть производство. Научного знания не было, трудом учёного оно появилось на свет. Изнутри науки знание не может рассматриваться иначе как продукт. Бытие науки предстаёт как процесс накопления знаний. Это - движение от минимума к максимуму (пусть условному). Поэтому научное познание по своей природе прогрессивно: завтра научная картина мира будет более совершенной, чем вчера. В системе православного мировоззрения знание вневременно. Оно исходит от Бога; и потому неважно, в каком веке живёт человек, получающий знание, он всё равно может вкусить от его полноты. Итог знаний не зависит от затраченного труда, - Господь вразумит, если захочет. Знание не есть функция сопряжения интеллектуальных усилий и времени, оно зависит от того кто, как и зачем испрашивает его у Бога. Впрочем, наука не сразу производит знание в чистом виде, пригодном к употреблению всегда и везде. Так называемое "объективное" знание, хотя и является вожделенным плодом науки, вырабатывается путём общественной переработки частных мнений учёных, содержащих помимо чистого знания ещё и затемняющий его субъективный элемент. Собственно продуктом деятельности учёного является система или сумма высказываний (теория, гипотеза, описание факта и т.п.), в которой знания опосредуются взглядами, менталитетом, в конечном счете, - личностью самого учёного. Научному сообществу ещё предстоит определить, что оно в этих высказываниях сочтёт привнесённым элементом, а что признает "объективной реальностью". Т.о. научное сообщество представляет собой рынок идей и подчиняется многим законам рынка. Предложенная идея должна отвечать конъюнктуре, только тогда она будет затребована. Продвижению идеи способствует авторитет её производителя, а также информационная поддержка. Более широко известная идея имеет больший вес - в этом смысл популярного в научной среде показателя индекса цитирования. Наконец, идеи конкурируют друг с другом. Конкуренция внутренне чужда Православию. Свидетельство Истины обогащает, стимулирует единство, а не разноголосицу. (Несовпадение мнений св. Отцов - по их человечеству, а не от Бога). Казалось, когда квантовая физика вводит принцип дополнительности, дающий возможность сосуществования параллельных моделей объяснения, это преодоление конкуренции должно бы сделать дух науки ближе нашему духу, но нет. - Истина одна, немотивированное умножение объяснений только уводит от неё дальше и дальше. Православие не навязывает свои идеи внешним образом; православной мысли не нужно добиваться ангажемента от тех, к кому она адресована. Вся наша догматика проистекает из факта земного бытия воплощённого Слова и внутренне им оправдывается. Не требуется юридической процедуры признания мысли православной, она уже сама по себе православная или нет - достаточно только пристального рассмотрения, чтобы понять это. Научная мысль должна пройти проверку верификацией или фальсификацией. Принцип фальсификации предполагает существование условий, при которых можно опровергнуть или подтвердить высказывание науки. Процедура фальсификации должна указать эти условия, когда научное высказывание становится проверяемым. Верификация есть непосредственно сама проверка: теория соотносится с фактами путём наблюдения, измерения или эксперимента. Эта укоренённость в факте составляет собой честь науки, в ней наука видит своё лицо, выделяющее её из общего контекста мыслительной деятельности. Фактуальность образует науку. Любые теории в конечном итоге должны опираться на "объективное положение дел"; сторонний наблюдатель, обнаружив в себе такое желание, должен смочь извлечь из теории способ увидеть те же самые факты, которые положены этой теорией в своё основание. Научный факт двойственен. С одной стороны, он воспринимается как часть мироустройства, элемент бытия мира, вычленяемый и постигаемый наукой; с другой стороны - факт это описание человеком того, что он видит. Факты не лгут, потому что природа нас не обманывает. Но факт может обмануть, вернее смыслы, вкладываемые учёным в слова, которыми он описывает этот факт, поскольку людям свойственно обманываться. Наука ориентирована на постоянную ревизию фактов - изгнание из них одних описаний, чтобы подставить на их место другие. Предполагается, что тем самым осуществляется преодоление посторонних смыслов, привнесённых с языком в информацию, которую мы получаем от мира. Благодушие верующего человека по отношению к научной деятельности основывается на разделении сфер. С точки зрения верующего наука занимается природой, чья внутренняя гармония свидетельствует о Боге. Поэтому истинная наука должна прийти к такому свидетельству. С точки зрения учёного вера выдвигает абсолютно не фальсифицируемые положения (они проверяются только личным опытом, на Бога нельзя указать как на какую-то вещь или процесс), поэтому вера не мешает учёному заниматься наукой. Однако такая демаркация есть историческое соглашение и не отвечает внутреннему содержанию науки. Смирение может быть свойственно учёному как христианину, но сама наука не воспитывает смирения. В потенции наука претенциозна. Она хочет объять своим методом всю познавательную способность человека. Научный метод - строгий, однозначно проверяемый, как кажется науке, - по её мнению единственно достоин называться познанием в полном смысле этого слова. С этих позиций выправляется история - в донаучном мышлении обнаруживаются зачатки научного метода; именно это проявление науки из одного из возможных путей познания в господствующий вариант осознаётся как сердцевина познавательной деятельности. Всё, до чего дотрагивается человеческий ум, должно осмысливаться по канонам науки. Наука содержит скрытое требование фальсификации и верификации любых взглядов, исповедуемых человечеством. В подкорке науки сидит требование согласования истин веры с научными знаниями. Учёному, если он верующий человек, комфортно, когда он может воспоследовать Писанию научными данными, и наоборот - он испытывает дискомфорт, когда данные с Писанием не сходятся. Не надо забывать о том, что наука концентрирует в себе энергию скепсиса. Принцип сомнения для науки - святая святых. Неписаный кодекс учёного перво-наперво декларирует свободу сомнения. Право учёного сомневаться - единственное в науке, что не подлежит сомнению. Историю научной мысли можно представить как последовательность сомнений, нашедших себе подтверждение. Дух критики питает науку, и сам питается от неё. Поэтому библейскую критику нельзя считать лишь болезнью позитивизма, она укоренена в науке как таковой; позитивизм же - как крайнее выражение чаяний научного образа мыслей - оказался наиболее последовательной системой научной экспансии. Современная наука многим обязана позитивизму. По-видимому, именно он завершил преломление восприятия понятия истины, ключевого ценностного понятия человека. Исходное понимание истины - как должного, правильного, справедливого порядка вещей. Истина идеальна, поскольку полнота её совершенна, но этот идеал деятелен: истина призывает реальность соответствовать ей. Этот призыв - не декларация, а акт воли. Задача реальности - только услышать его. Задача познающего человека - уловить, к чему призывает истина мир. Физики Аристотеля и Ньютона при всей их различности содержат один и тот же ход мысли: свойства вещей должны быть такими-то, потому что такова истина. Христианин, идущий путём спасения, рассуждает точно также: вся его жизнь - это путь к Истине и по требованию Истины. В каком-то отношении ему проще, чем учёному, ведь Истина ему известна, Истина - это Христос. Позитивизм и современная наука переворачивают зависимость порядка вещей и истины. Теперь истина это то, что соответствует порядку вещей. Истина вторична - она вырабатывается самой наукой. При таком понимании истины к Христу прийти очень сложно, Его же не получишь в результате эксперимента. Другое следствие подобного обращения с истиной - расхождение понятий истины и справедливости. Теперь истиной могут быть неправда и зло, достаточно засвидетельствовать факт восприятия их объективными методами. Таким образом, методология науки приходит к объективации зла: из не-сущего в глазах науки оно становится сущим. С другой стороны, наука лишает себя подлинно Сущего. Как бы искренне ни веровал отдельный учёный, Бог остаётся внешним по отношению к системе научных знаний. Чтобы изучать мир, науке не нужен Бог, её инструментарий работает и без молитвы. Химическая реакция, например, происходит вне зависимости от нравственного состояния человека, ставящего опыт. Естество науки образует не отношение к Богу, а рациональность. Рационально то, что познаваемо разумом. Таким образом, научный ум воспринимает мир как объект своего познания, т.е. видит везде самого себя. Наука - последовательный солипсист: для неё существует только то, что она может познать. Принципиально непознаваемое научными методами остаётся за порогом науки. Она не рассматривает возможность своей зависимости от недоступных её вниманию факторов. Иначе это бы означало, что рациональному предшествует иррациональность, а добытое наукой знание оказалось бы действительным только благодаря соизволению того, что сущностно непредсказуемо человеком. Во избежание такого фиаско наука превращает рациональность в культ. Вот некоторые черты этого культа. Факт, событие, происходящее в мире, не могут восприниматься просто как некоторая данность, предлежащая человеку. Любое событие должно быть объяснено. Факт взыскует теории. В этом причина неприятия чуда наукой. Чудо необъяснимо, оно нарушает континуум рациональности актом вмешательства личной воли в познаваемый порядок вещей. Механизм научного объяснения строится как переход от одного высказывания к другому, считающемуся или доказанным или наглядным. Таким образом, между высказываниями выстраиваются связи. Научное сознание тяготеет к единению объяснений: высказывания должны быть увязаны между собой, с тем, чтобы истинность одного подтверждалась бы истинностью другого. Система научных взглядов в идеале должна быть избавлена от противоречий. Физика борется за единую теорию поля. Учение об информации декларирует универсальность процессов, происходящих в живой и неживой природе. Тайна человеческого сознания должна проистекать из предшествовавших ей процессов в мире животных. Ничто не может быть лишено своих предпосылок. Познание осуществляется только рациональным путём. Знание объективно (для науки это означает "истинно") только тогда, когда можно предъявить процедуру его обретения - скажем, логический вывод или эксперимент, т.е. указать на цепочку связанных друг с другом высказываний. Знание, лишённое ссылок, - например, полученное мистическим путём, - ценностью в глазах науки не обладает. Этот дух рациональности и предлагает использовать отец Андрей (Кураев) в борьбе с неоязычеством. Но дух этот - плохой союзник. Он держит фронт только до тех пор, пока оккультные знания противоречат здравому смыслу и наблюдаемым фактам. Достаточно предъявить учёному-нехристианину реальность телекинеза, и он заинтересуется этим явлением. Когда учёный мир убедят, что практика оккультизма - не шарлатанство, а это время не за горами, он с радостью откроет для себя новое поле "психических феноменов". В лице отдельных учёных эта метаморфоза уже свершилась. Рациональность, воспитываемая наукой, искажает самовосприятие человека. Значение разума в научных исследованиях приводит к тому, что и при оценке человека в целом главенствующую роль начинает играть интеллект. Для науки человек - это Homo sapiens, разумное животное, тогда как для христианства человек - это духовно-телесное существо. Интеллект замещает собою дух, лишь частью которого он является. Соответственно, лучшим человеком, в наибольшей степени реализовавшим свой ресурс, оказывается человек, живущий интеллектуальной жизнью, т.е. учёный. "Человек познающий" - это авангард человечества. Познание даёт человеку средства к покорению мира. Вскрытые взаимосвязи между вещами позволяют использовать эту связь с выгодой для человека. Идёт экспансия, с помощью науки человек притягивает мир к себе; неудивительно, что он всё более и более обмирщается. Чем больше мы имеем знаний о мире, чем больше мы можем воздействовать на порядок вещей, тем больше он нас занимает, тем больше мы погружены в мир. Наука тайно вожделеет обо всём мире. Быть может, не проговариваясь явно, она считает, что мир в целом доступен познанию. Вещи в себе недоступны для нас, но теоретическая картина мира каждый год представляет собой всё более точный слепок с реальности. Не надо переоценивать значение теорем Тарского и Гёделя. Они говорят лишь о том, что логическим путём мы не можем отделить истину от лжи. Логическое следование не приводит к знанию всех возможных истинных предложений. К тому же всегда остаются такие предложения, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть логическим путём. Это ограничение - лишь на рассуждение, оно не затрагивает полномочия опыта. По-прежнему предполагается, что путём верификации можно установить истинность любого суждения. Пафос науки - желание объяснить всё и вся - то и дело проявляет себя. Чистое познание в мире науки - это "чистая" деятельность. Учёный, производящий знание, не отвечает за то, как оно будет использовано. Знание не несёт на себе клейма порока, ведь оно - "объективно", оно только отражает порядок вещей. Понятие искушения отсутствует в менталитете науки. То, что знание может быть искушением, - аксиома нашей веры - учёным миром отвергается в принципе. Ещё бы, иначе ведь пришлось бы признать правоту тех, кто требует ограничения научных исследований. А такое требование - самая большая ересь в мире науки. Творчество учёного должно быть свободным, ведь ум, которому не ставят рогаток, способен добиться большего. Наука же ориентирована на максимизацию научного знания. Логика рассуждения проста. Чем больше научных знаний задействовано человечеством, тем лучше оно живёт. Под "лучше" здесь понимается, прежде всего, рост уровня жизни, что очевидно. Ощущая эту зависимость человечества от науки, научное сознание склонно приписывать ей мессианскую роль. Наука презентуется нам в качестве благодетеля человечества. В ответ душа, отпавшая от Бога, рождает в себе веру в науку. Смысл этой веры в том, что с какими трудностями не столкнулось бы человечество, рано или поздно с помощью науки оно справится с ними. И где-то в глубине звучит мысль, что даже сама смерть будет побеждена. Ведь является же завоеванием науки продление жизни. Не сегодня, не завтра, но пускай потомки потомков обретут себе лекарство от старости. Этот идеал земного бессмертия, не требующего покаяния, обладает достаточной силой, чтобы затенить чаяние вечной жизни за гробом, достигаемой милостью Божией и великим трудом. Осознавая значимость своей миссии, наука не перестаёт требовать средств от общества. В наибольшем финансовом обеспечении нуждается так называемая "фундаментальная" наука, в наименьшей степени связанная с реальными нуждами человека. Фактически это цена, которую человечество платит за своё любопытство. Впрочем, и прикладная наука - действенный инструмент безбожия: научное знание позволяет человеку рассчитывать на свои силы там, где он раньше уповал на Бога. В какой-то степени наука готовит почву антихристу. Благодаря ей возрастает могущество власти, причём власти безбожной, ибо наука делает её эффективной, позволяя забывать о том, что есть Что-то выше неё. Интересно в этой связи проследить путь постановки научных приоритетов. В недрах западного христианства, считающего логическую последовательность одним из величайших достижений духа, рождаются астрономия и физика. В последствии физические законы переносятся на жизнь общества. Для того чтобы родилась политэкономия, нужно было забыть, что история творится Промыслом Божиим. Рождение психологии похожим образом означало развод между душою и Богом. Социология и кибернетика явились двумя свидетельствами единой тяги человека занять место Бога - властвовать над средой. Ныне считается естественным для достижения какой-либо цели иметь соответствующий алгоритм - неважно, является ли средством для этого человек или машина. Это знак глобального процесса переноса ценности из сущности в явление. Сама по себе сущность лишается ценности, важно лишь, для чего её сегодня используют. Цинизм как философия равнозначности сущностей - порождение если и не самой науки, то духа времени технических средств. Результат научного прогресса - циничное человечество, озабоченное эффективностью средств бытия и верующее, что наука когда-нибудь отдаст человеку во власть само бытие во всех его проявлениях. Если бы для науки - (как образа мыслей, а не совокупности людей, среди которых, конечно, есть добропорядочные христиане) - существовал Бог, она бы имела своей задачей подчинить Бога. В общем-то, будучи по духу пантеистичной - учёному свойственно преклоняться перед природой, - она как раз эту природу мало-помалу и отдаёт во власть человека, т.е. в кривом зеркале пантеизма жертвой экспансии науки является всё-таки Бог. Стоит ли говорить, что богоборческий дух науки не сопрягается с Православием. Мир науки - от части мира сего. Не следует ли нам беречься, чтобы не впасть в напасть? Продолжение темы (дискуссия): статья Кирилла Дегтярева «Вера и наука» или «наука с верой». О смысле науки с точки зрения религиозной веры. |
| Читателю |